Петька лежал в своей постели и, глядя перед собой – тиская пальцами полустоячий членик, мысленно перебирал «варианты мести»... Гулять вечером Петьку не отпустили, и Артём с Мишкой напрасно прождали его у калитки почти целый час... от ужина Петька отказался сам, чувствуя себя «униженным и оскорблённым»... спать, было еще рано, но Петька улёгся «из принципа», и вот – он лежал в своей постели и, глядя перед собой, думал о сатисфакции. И хотя слова такого – «сатисфакция» – Петька не знал, но оно очень точно отражало ход его мыслей... Дело в том, что вечером Петьку пороли, причем пороли ни в фигуральном, а в самом, что ни на есть буквальном смысле, и порол его ни кто иной, как родной папаша. Петька вырывался, кричал... он просил прощения и обещал «никогда-никогда такого не делать», но всё было тщетно – ремень, раз за разом опускался на Петькину задницу, и остановить это было никак нельзя, – лёжа в постели, Петька снова и снова прокручивал в голове все детали порки, и сердце его сжималось от обиды... Как ему, Петьке, отец сказал? «Если... – сказал отец, – я еще хоть раз услышу на тебя жалобу...» И еще спросил: «Ты слышишь меня?» – словно вдруг усомнился в способности Петьки слышать... а Петька – что? А Петька, всхлипывая, отозвался: «Слышу...» И дальше... дальше, устав удерживать вырывающегося Петьку, отец отбросил ремень в сторону и, отпуская Петьку, Петьке сказал: «Еще хоть одна жалоба, и всё – отвезу тебя в детский дом! Хватит! Нормального языка ты не понимаешь – ни русского, ни английского... никакого!» А что он, Петька? А он – не отозвался... а чего было отзываться? Отвезти Петьку в детский дом отец обещал каждый раз, когда порол, а порол отец Петьку, как минимум, дважды в месяц... Конечно, русский язык Петька понимал – это отец явно преувеличивал. А что касается языка английского... во-первых, отец не знал английский язык сам, и нечего было этим корить Петьку – тыкать ему в глаза... а во-вторых, тема английского языка тоже была связана с поркой, и потому отец про английский вспомнил... специально вспомнил, потому, как предпоследний раз Петьку он порол в конце мая, и порол его как раз за то, что он, Петька, по английскому языку остался «на осень», – отца вызывали в школу и там, в его присутствии, Петьке по английскому языку давали на всё лето задание. Вернувшись домой, отец взял ремень, и... это была порка «за учебу». Предпоследняя порка.
     Да, «за учёбу» – это была предпоследняя порка... А последняя порка была две недели назад – «за алюминий»: Петька и два его друга, Артём и Мишка, скоммуниздили – или, оперируя новейшими понятиями, приватизировали, что сути не меняло, поскольку и то и другое обозначало банальное воровство – у тетки Полины «кухонные принадлежности»: все кастрюли, три сковородки, две кружки, а также вилки, ложки и два ножа и, пока тётка Полина торговала на рынке семечками, всё это сдали хмурому дядьке, принимающему «цветной металл». Дядька, которого все почему-то звали Сэмом, приезжал раз в неделю на стареньком грузовике, и пацаны тащили ему всё, что им, пацанам, за неделю удавалось собрать либо удачно приватизировать. В обмен на «цветной металл» дядька давал пацанам немного денег, и пацаны себя чувствовали олигархами – не хуже рыжего... масштабы, конечно, были не те, и даже совсем не те, но в основе лежал один и тот же принцип: что-либо найди либо что-то укради и сдай дяде Сэму, который даст за это немножко денег... Когда тётка Полина вернулась с рынка, голодная и злая, потому что семечки в тот день у неё почти не покупали, оказалось, что готовить обед ей не в чем – и не в чем готовить, и нечем есть то, что было в холодильнике. Тётка Полина сначала опешила, а затем быстро провела расследование. Соседка – плохо видящая бабка Дроздиха, богомолка и первая на улице сплетница, через улицу жившая напротив – тут же поведала тётке Полине, что «видела своими глазами» в её дворе Петьку и еще двух пацанов, которые всю кухонную утварь сгребали в мешок. Дальше было, как говорится, делом техники... и уже вечером отец порол Петьку «за алюминий», а когда выяснилось, что тётке Полине нужно каким-то образом возмещать убыток, Петька «сдал» Артёма и Мишку, справедливо рассудив, что он один отдуваться на благо тетке Полине не должен. Две сковородки, которые дядя Сэм почему-то не взял и которые за ненадобностью Мишка тут же выбросил в кусты, Артём принес сразу. И еще Артём принес кастрюлю и две новенькие кружки, которые дала ему мать, предварительно навешав ему, Артёму, тумаков. Мишка в качестве возмещения материального убытка, причиненного тётке Полине, принес две кастрюли, при этом большую кастрюлю он без спроса взял дома, а маленькую позаимствовал у соседей. А Петькин отец отнёс тётке Полине два ножа, несколько вилок и несколько ложек, а также свои извинения; в качестве морального удовлетворения прилагались Петькины вопли, которыми тётка Полина в течение получаса могла наслаждаться из-за забора...
     Да, «за алюминий» – это была последняя порка... А сегодня Петьку пороли «за секс», причем снова здесь не обошлось без тётки Полины... у-у-у! – при одной только мысли о тётке Полине у Петьки сами собой сжимались кулаки, – у-у-у... Неделю назад Петька узнал, что к ним приезжает из Москвы Лерка – Петькина сводная двоюродная сестра. Лерке было пятнадцать лет, и она уже приезжала зимой – погостить, и тогда же, в тот зимний приезд, Петьке она очень не понравилась. Во-первых, как объяснил Петька друзьям, Артёму и Мишке, «с ней даже не о чем поговорить», а во-вторых, приехав из Москвы, она постоянно давала Петьке понять, что она «не такая, как все», – от Лерки за версту несло снобизмом, и когда она уехала, Петька вынес вердикт: «Дура набитая!» И вот – неделю назад тётя Лида сказала, что к ним снова «приезжает погостить Лерочка», и Петька поначалу сморщился, как от зубной боли: опять эта дура будет корчить из себя «не такую, как все». А потом Петьке неожиданно пришла в голову мысль... и мысль эта показалась Петьке очень даже интересной – он вдруг подумал, что Лерку надо проверить, «такая» она или «не такая». В глубине сада стоял летний душ – небольшая, сколоченная из досок кабинка, на крыше которой находился выкрашенный в черный цвет большой бак для воды; летом вода нагревалась от солнца, и вечером в душе по очереди мылись все: и мать – тётя Лида, и отец, и сам Петька. Частенько Петька приглашал помыться Мишку, и тогда они, Петька и Мишка, мылись в душе вдвоём – мылись, как правило, до тех пор, пока не кончалась в баке вода. И Лерка, когда приедет, тоже будет мыться в этом душе... куда ж она, дура, денется? А значит... значит – если просверлить в стенке душа дырочку, то, когда Лерка пойдёт в душ, можно будет запросто проверить, есть у неё «что-то особенное» или «ничего особенного нет»; мысль эта – проверить Лерку – Петьке необычайно понравилась, и он тут же стал готовиться к приезду двоюродной сестры – пятнадцатилетней Леры.
     Дырку они с Мишкой сверлить не стали, а расковыряли ножиком маленькое отверстие на стыке досок, и получилось очень даже неплохо: они по очереди заходили в душ – «пристреливали глаз», и оба остались довольны. Теперь дело было за Леркой... Лерка приехала в обед, день был жаркий, и, когда солнце стало клониться к закату, Лерка отправилась в душ – «смыть дорожную пыль и вообще освежиться», как она сама выразилась. Лерка еще не успела дойти до кабинки, а Петька уже был у Мишки:
     - Давай! Быстро! Она мыться пошла – айда посмотрим!
     А поскольку Мишку дважды звать не пришлось, то уже буквально через три минуты они были у душа. В душе журчала вода... и первым, поскольку всё-таки это была его сестра, приложил глаз к дырке Петька. Видно было не очень хорошо, но Петька всё ж таки рассмотрел кусок толстой Леркиной задницы и, немного полюбовавшись на этот кусок, уступил место Мишке. Приоткрыв рот и закрыв один глаз, Мишка какое-то время смотрел тоже... видно было не очень хорошо, но Лерка повернулась к дырке передом, и Мишка увидел пучок рыжих волос, которые его необыкновенно возбудили, – оторвав глаз от дырки, он глазами показал Петьке на свои взбугрившиеся шорты:
     - Смотри... у меня встал!
     Петька покосился на оттопырившиеся Мишкины шорты – и тут же почувствовал, что у него тоже встаёт. Он приложил глаз к дырке – Лерка, чуть разведя ноги, ладонью медленно гладила «киску»... не мылила «киску» и не подмывала, а именно гладила, чуть вращая бёдрами... тело у Лерки было белое, «киска» была рыжая, и Петька, оторвав глаз от дырки, посмотрел на шорты свои – шорты у него топорщились не хуже, чем у Мишки.
     - У меня тоже встал, – проинформировал Петька друга.
     Какое-то время, сменяя один одного, они по очереди смотрели в дырочку – на голую Лерку, которая, не подозревая, что за ней подсматривают, крутилась под струями воды. Наконец, в очередной раз оторвав глаз от дырки, Мишка посмотрел на Петьку:
     - Ну, что... помассируем давай?
     - А увидит кто? – засомневался Петька.
     - Кто здесь увидит? У меня уже стояк – терпежа никакого нет... смотри..., – с этими словами, оттянув резинку шорт, Мишка вытащил из трусов напряженный залупившийся членик... - Видишь? Терпеть уже не могу..., – сжав членик двумя пальцами – большим и указательным, Мишка снова приблизил глаз к дырочке, и рука у Мишки при этом непроизвольно задвигалась...
     - Дай, я... теперь я посмотрю..., – Петька легонько толкнул Мишку в сторону и, когда Мишка, оторвавшись от дырочки, уступил место, Петька быстро прильнул глазом к дырочке, при этом он так же, как Мишка, задвигал рукой, точно так же сжимая пальцами вытащенный из шорт членик...
     - Кайф... да? – спросил Мишка, двигая правой рукой, и Петька, двигая левой рукой, тут же подтвердил:
     - Ага, кайф...
     Увлёкшись процессом, какое-то время Петька и Мишка в дырочку не смотрели – стоя друг против друга, они увлеченно мастурбировали. Сзади были кусты смородины, которые их скрывали, справа была стенка сарая, а слева – с той стороны, где жила тётка Полина – тоже были кусты, но редкие и невысокие, – увлеченно мастурбируя, пацаны стояли друг против друга, и только руки их, полусогнутые в локтях, ходили ходуном... В принципе, ничего удивительного во всём этом не было – пацанам было почти по тринадцать лет, а в этом возрасте, как известно, самые разные проявления гомоэротизма встречаются у мальчишек сплошь и рядом: это и совместная мастурбация, и взаимная мастурбация, и разглядывание друг у друга возбуждённых членов, и измерение и сравнение длины членов «в состоянии эрекции»... да мало ли! всё это не такая уж большая редкость, и главное здесь – не путать появления гомоэротизма с проявлениями гомосексуализма; ну, например... когда мальчишки на глазах друг у друга дрочат – это самый обычный гомоэротизм, и когда они выясняют, «у кого длиннее», это тоже обычный гомоэротизм, и когда соревнуются, кто быстрее кончит или кто дальше сфонтанирует – это тоже банальный гомоэротизм... и только когда они идут дальше – когда, любопытствуя или чувствуя им самим еще не понятное притяжение, они друг у друга сосут или, экспериментируя, вставляют друг другу в попу, что, в принципе, тоже бывает нередко, можно говорить о проявлениях гомосексуализма, – не о гомосексуализме, а лишь только о его элементах – о гомосексуальных действиях... или о действиях гомосексуального характера – это уж кому как нравится... Петьке и Мишке было почти по тринадцать лет, и они уже год как дрочили совместно; это было не очень часто, но – было, и оба они в этом не видели ничего особенного; у обоих были уже вполне приличные члены – еще не очень длинные, но уже достаточно толстые, которые, когда напрягались-вставали, были похожи на твёрдые валики, и эти «валики» в последнее время стремительно росли; при этом – у обоих были уже достаточно крупные яйца и росли вокруг членов – у основания – черные волосы... дальше совместной мастурбации они оба не шли – один на одного сексуально не посягали, и за год совместного «массажа» от гомоэротизма в сторону гомосексуализма не продвинулись ни на шаг...
     Стоя за баней, Петька и Мишка увлеченно дрочили свои «валики», совершенно не подозревая, что зловредная тётка Полина, став на своём огороде раком, чтобы лучше обозревать, не без интереса отслеживала весь процесс «массажа», при этом, поскольку между пацанами и любознательными глазами тётки Полины были хоть редкие, но всё ж таки кусты, она, боясь что-либо пропустить, то и дело водила из стороны в сторону головой, отчего отставленная её задница двигалась не хуже, чем у Лерки в душе; приоткрыв рот, первым кончил Петька, и почти сразу за ним кончил Мишка, – они убрали члены в трусы, подтянули шорты и, потеряв всякий интерес к Лерке, отправились на улицу – играть в футбол; вскоре из душа вышла Лерка, и тётка Полина, с трудом разогнувшись – спина у ней затекла – тут же отправилась с компроматом на Петьку к Петькиному отцу. Скорбно поджав губы, как это делала бабка Дроздиха, когда разговор заходил о Боге, тётка Полина «раскрыла» Петькиному отцу на Петьку глаза; отец покраснел, как рак, и тут же отправился вместе с тёткой Полиной «на место извращения»; действительно, в задней стенке душа была проделана дырочка, и трава за душем была изрядно примята – как говорится, все улики были налицо; при этом тётка Полина, не взирая на свой «застарелый радикулит», несколько раз достаточно шустро наклонялась и, прикладывая глаз к дырочке, показывала Петькиному отцу, как именно «подсматривали извращенцы за девочкой, приехавшей из Москвы»; в заключение тётка Полина, свернув ладонь трубочкой, подвигала полусогнутой в локте рукой ниже живота – наглядно показала Петькиному отцу, как именно «малолетние извращенцы, насмотревшись на девочку, приехавшую из Москвы, паскудничали», – на протяжении всего рассказа, видя, как у Петькиного отца ходят под скулами желваки, зловредная тётка Полина называла Петьку и Мишку исключительно «извращенцами» и «малолетними извращенцами»... И когда Петька, наигравшись с пацанами в футбол, заявился домой ужинать, планируя после ужина «пойти еще погулять», его, Петьку, уже ждал ремень...
     И вот – Петька лежал в своей постели и, глядя перед собой, мысленно перебирал «варианты мести», – душа Петькина жаждала сатисфакции... Конечно, ни о какой дуэли даже думать было нечего, но отомстить каким-то образом он был просто обязан. Просто обязан! Он бы еще стерпел порку – ко всяким-разным «тематическим поркам» Петьке было не привыкать, и, в очередной раз пообещав «исправиться» и «больше так никогда-никогда не делать», он бы всё это пережил, как переживал всегда, когда его пороли, но эта «набитая дура» – из Москвы приехавшая Лерка – во время этой порки была во дворе и всё-всё слышала, а этого Петька пережить уже никак не мог... И главное – было б на что смотреть! Лерка была толстая... и жопа у неё толстая, – лёжа в своей постели, думал Петька, – толстожопая... фу, какая гадость... а корчит-то, корчит из себя... фотомодель долбаная... как же – фотомодель! Дура набитая... Конечно, тётке Полине они с Мишкой отомстят, и отомстят обязательно – это был не вопрос, а это было дело времени: они подождут, когда бдительность у тётки Полины притупится, и – нанесут ей сокрушительный удар... она еще пожалеет, и пожалеет горько, что про него, про Петьку, такое рассказала, да еще в присутствии «этой дуры из Москвы»... с тёткой Полиной всё было ясно. А вот что ему, Петьке, делать завтра – как завтра «им всем» выразить своё презрение, Петька никак придумать не мог; то есть вариантов было масса, но при ближайшем рассмотрении все варианты не выдерживали крики по причине своей фантастичности... В детдом меня будут сдавать... – думал Петька, – как же! Мешаю я им... всю жизнь мешаю, – горько думал Петька, глядя перед собой. И вдруг...
     Вдруг – Петьку осенило: а если... да, именно так он и сделает! Сам уедет – самостоятельно! Если он «им» мешает и если «они» хотят от него избавиться – сдать его в детдом, то именно так нужно сделать, и он... он это сделает! Еще как сделает... и пусть... пусть они сами здесь живут – без него, без Петьки... ничего, они еще узнают... еще узнают! Я им не извращенец, и нечего меня обзывать, – подумал Петька, тиская пальцами полустоячий членик... и всё из-за этой дуры – толстожопой Лерки... вот и пусть... пусть на неё любуются-радуются! Толстожопая... и Мишка – друг закадычный... тоже – дурак: помассировать ему захотелось... ну, ничего... ничего! – в который раз мстительно прошептал Петька, и... он сам не заметил, как горе его вдруг исчезло, в один момент испарилось – у Петьки мигом подскочило настроение; мысль, спонтанно пришедшая в голову, так захватила Петьку, что он даже перестал играть с писюном... Оставалось продумать детали, но детали Петьку никогда не пугали...
     На следующее утро Петька и Мишка прогуливались по перрону в ожидании электрички: Петька уезжал «на неопределенный срок» в гости к бабушке, и Мишка, самый лучший друг, его, Петьку, провожал... Собственно, это и была внезапно осенившая Петьку идея – уехать к бабке и таким образом «всем отомстить». Бабка жила далеко – в сопредельной области, и добираться до нее нужно было с пересадками аж на трех электричках, но на весенних каникулах Петька ездил в гости к бабке с отцом и с матерью – с тётей Лидой, и как добираться, он знал, – дорога его нисколько не пугала; наоборот – Петька чувствовал лёгкое нетерпение... Билет был куплен, и еще у Петьки деньги были в кармане, причем часть денег ему одолжил из своих накоплений Мишка, и одолжил он вовсе не потому, что был «соучастником извращения», а потому, что он, Мишка, был настоящим другом... Петька звал Мишку с собой: во-первых, «попутешествовать – посмотреть страну», а во-вторых, «пожить самостоятельно», но Мишка, взвесив все «за» и «против», благоразумно отказался, сказав:
     - Ага, ты не знаешь мою мать..., - на что Петька ему тут же вполне резонно возразил:
     - Это ты не знаешь моего отца..., - и оба они тяжело вздохнули...
     Дома Петька оставил записку: «Ни хачу с Вами жить. Уъежжаю. Петя», при этом в семи словах Петька сделал четыре ошибки, зато местоимение «Вами» написал с большой буквы, что, как он считал, должно было придать его словам торжественную серьёзность и тем самым показать, что он, Петька, нисколько не шутит; а Мишке велел ни в коем случае – даже если его, Мишку, «будут пытать» – не говорить, куда он, Петька, поехал...
     - Пусть любуются на эту дуру..., – сказал Петька Мишке, имея в виду двоюродную сестру Леру.
     - А киска у неё ничего.... я бы ей всунул, – Мишка, изображая человека бывалого, поцокал языком, и они оба весело рассмеялись...
     В девять тринадцать подошла электричка – Петька и Мишка тут же скрепили расставание крепким мужским рукопожатием, Петька нырнул в тамбур вагона, и – в девять двадцать электричка, дёрнувшись, помчалась дальше...
     С двумя пересадками, но без всяких приключений Петька добрался до бабкиного дома только к вечеру; бабка жила в районном центре – в большом, раскинувшемся на берегу реки селе, утопающем в пыльной зелени... Но когда Петька, уставший и голодный, вошел во двор и, уже предвидя радость встречи, прокричал:
     - Бабуля! Ты где? – его ждал не очень приятный сюрприз: вместо бабули на двери дома висел громадный замок, что означать могло лишь одно – встреча откладывается...
     Петька поначалу даже чуть растерялся, но тут же вспомнил, что, когда они были весной, ключ от кухни-времянки бабка вешала на гвоздь, вбитый в стенку сарая, и, кинувшись туда, ключ там обнаружил; это совершенно меняло дело! Петька открыл кухню-времянку и перво-наперво заглянув в холодильник – в холодильнике были яйца, масло, сыр, стояло в банке молоко... ну, и чего он растерялся? На грядке Петька сорвал два молодых, в острых пупырышках огурца... хлеба в хлебнице не было, но магазин был рядом, буквально через дорогу – Петька сходил в магазин, купил на последние деньги батон... и через двадцать минут он уже ел яичницу, совершенно счастливый и очень даже довольный собой, – он, Петька, чувствовал себя полным хозяином своей собственной судьбы... Бабки не было, а между тем незаметно стемнело – и над селом опустилась ночь; в сарае Петька обнаружил раскладушку – ни простыней, ни подушки, ни какого-либо покрывала не было, и Петька, поставив раскладушку под яблоней, улёгся спать, не раздеваясь, – сон спеленал его в ту же минуту, едва он лёг... и проспал Петька до самого утра, не замёрзнув и ни разу не проснувшись... Утром бабка не появилась, и Петька позавтракал в одиночестве – с остатками батона попил молока, потом полил грядки с огурцами и помидорами, и еще – полил цветы в палисаднике, – к обеду все дела были переделаны, и Петька откровенно заскучал... О доме он совершенно не думал – в нём уже не горела «жажда мщения», и душа его не требовала сатисфакции, и вообще... вообще – Петька чувствовал себя «человеком мира». Зато о Мишке он вспоминал несколько раз – Мишки ему явно не хватало... К обеду Петька сообразил, что, прочитав записку вечером, отец, возможно, уже едет сюда – за ним, а это в Петькины планы никак не входило, и, наскоро вымыв сковородку и убрав в сарай раскладушку, он замкнул кухню-времянку, повесил ключ на гвоздь и заторопился на вокзал – у бабки оставаться было опасно...
     Денег у Петьки не было, но это Петьку совсем не пугало и даже более того – не очень огорчало; отсутствие денег было неглавным. В их классе учился пацан, который уже трижды сбегал из дома, и этот пацан рассказывал, как можно «путешествовать без денег». Главное, рассказывал пацан, делать «жалобные глаза»... и Петька, перед тем как от бабки уходить, перед зеркалом потренировался – «жалобными глазами» себя порассматривал; у Петьки было чистое симпатичное лицо, большие, обрамлённые пушистыми ресницами глаза и словно припухшие – сочные – губы, при этом над верхней губой, по краям, уже можно было рассмотреть еще редкий и тонкий, но уже заметный пушок... блин, усы скоро вырастут, а они меня порют, как маленького, – думал Петька, делая перед зеркалом «жалобные глаза»...
     И вот – он снова был на вокзале... Ехать дальше, то есть дальше от дома, Петька не решился, но и домой возвращаться он не хотел – и потому решил сделать так: поехать по направлению к дому, но сойти на одну-две остановки раньше... а там – будет видно; это показалось Петьке самым оптимальным вариантом. На перроне было всего несколько человек, и Петька, стараясь не привлекать к себе внимания, сел на скамейку в ожидании «попутного поезда» с добрыми проводниками... и только сев на скамейку, он обратил внимание на воинский эшелон, стоявший на дальнем – третьем – пути.
     Судя по тепловозу, эшелон должен был идти как раз в ту сторону, куда нужно было ехать Петьке, и Петька решил попытать счастье – напроситься в попутчики к солдатам; из двух вагонов, расположенных в голове поезда, над Петькой весело посмеялись, когда он предложил себя в качестве попутчика, зато у третьего вагона – последнего, заключающего длинный состав – белозубый солдатик, выслушав Петьку, спросил у кого-то, оглянувшись назад:
     - Слышь, Паша... здесь пацанчик... симпатичный такой... просится в попутчики. Возьмём?
     Через секунду в дверном проёме товарного вагона появился голый по пояс парень, который тут же подмигнул Петьку:
     - А папа-мама не заругают?
     - Нет, я сам по себе..., – Петька хотел сделать «жалобные глаза», но что-то ему подсказало, что это не тот случай, когда нужно смотреть жалобно, и он, мгновенно почувствовав к подмигнувшему ему солдату симпатию, обаятельно улыбнулся, как улыбался он всегда, когда ему что-либо было нужно, и, секунду подумав, пояснил, чтобы разом снять все возможные подозрения в свой адрес: – Путешествую я... самостоятельно.
     Солдаты весело переглянулись.
     - Ну, если так... залезай!
     Солдат Паша внимательно посмотрел вдоль состава и, быстро сев на корточки, протянул Петьке руку:
     - Давай, пацан... быстро!
     Петька вцепился в руку, подтянулся, и – спустя мгновение он был в вагоне. Солдат в вагоне оказалось четверо; помимо солдата Паши, который Петьке сразу понравился, и солдата Ромы, который Пашу позвал, в вагоне были еще солдаты Саня и Толик, которые в тот момент, когда Петька в вагоне появился, спали на застеленном матрасами деревянном помосте, выполняющем роль кроватей. Общительный и потому способный легко устанавливать контакт с совершенно незнакомыми людьми, Петька буквально через несколько минут почувствовал себя среди зелёных ящиков так же уверенно, как чувствовал себя уверенно везде: хоть дома, хоть во дворе у тётки Полины, хоть в кухне-времянке у своей бабушки... какая разница, ящики это зелёные или сковородки? Главное – действовать... Минут через двадцать поезд тронулся и, набирая ход, весело застучал колесами. От толчка состава Саня и Толик проснулись, и Петька, думая, как удачно всё получилось, не обратил внимание на слова солдата Паши, обращенные к проснувшимся:
     - Толян, тебе смена прибыла...
     Солдат Рома при этих словах белозубо рассмеялся, а солдат Паша тут же подмигнул солдату Сане:
     - Слышь, Санёк... ты посмотри, какой парень у нас в гостях... настоящий спартанец!
     Саня и Толик весело рассмеялись вслед за Ромой, а Петька ничего не понял: в свои без малого тринадцать лет «извращенец» Петька, а именно так назвала Петьку зловредная тётка Полина, был мало искушен в области секса – все его познания в этой области сводились к спорадической, не затрагивающей внутреннего мира мастурбации, и даже когда он делал это совместно с Мишкой, ничего гомосексуального в их действиях не было, потому что не было ничего гомосексуального в их мыслях и помыслах, – они, подёргав членики – погоняв шкурку вдоль ствола-валика, кончали... и тут же переключались на другие, не менее интересные дела; потому-то Петька и не понял, о чем именно говорил солдат Паша...
     Толик оказался невысоким, стройным и, как девчонка, симпатичным, похожим скорее на старшеклассника, чем на защитника Отечества; Санёк тоже был симпатичен и, как Рома, белозуб, но в нём чувствовалась несуетливая уверенность и жизненная опытность. Оба проснувшихся солдата какое-то время с любопытством рассматривали Петьку, потом солдат Саня спросил, «не хочет ли Петя хавать», и Петька не мог не отметить про себя, что Саня, сознавая это или нет, спросил первым делом у «путешествующего человека» о самом главном – о жратве. Петька, утром выпивший молока с батоном, есть не хотел, но, не желая обижать беспокоящегося о нём Саню, из вежливости сказал, что, «да, похавать, конечно, можно», и для него, для Петьки, солдат Рома тут же открыл банку тушенки. Тушенка оказалась вкусной, и Петька, который действительно есть не хотел, сам не заметил, как банка опустела. А еще через пару минут Петька лежал на животе на матрасе, по бокам от него лежали солдаты Саня и Паша, солдаты Рома и Толик, сидя у раскрытой двери, курили, и Петька под перестук колес всем четверым рассказывал всякие истории из своей жизни.
     Увлеченный рассказом, Петька не сразу почувствовал... или, если говорить точнее, не сразу обратил внимание, как ладонь солдата Паши оказалась у него на попе, и с удивлением и даже некоторым недоумением он посмотрел на солдата Пашу лишь тогда, когда ладонь, с лёгким нажимом скользнув по попе, плотно легла аккурат между чуть раздвинутыми Петиными ногами.
     - Ты чего? – простодушно поинтересовался Петька, еще не осознавая, что бы всё это значило.
     Весело глядя Петьке в глаза, солдат Паша улыбнулся:
     - Видишь ли, Петя... ты мальчик уже большой... большой и самостоятельный. Правильно?
     - Конечно, – Петьке уверенно кивнул головой; ему понравилось, что солдат Паша считает его и большим, и самостоятельным.
     - И мы тоже большие, потому что мы как бы взрослые, но... если разобраться, мы такие же точно мальчики... то есть, все мы здесь, Петя, мальчики, и все мы большие мальчики, и всем нам сейчас хорошо... хорошо ведь, да?
     Петька, с интересом глядя на солдата Пашу, согласно кивнул; действительно: всё было прекрасно, и отрицать это было бы глупо.
     - Вот... а можно ведь сделать так, что будет нам всем еще лучше. И я... я, Петя, знаю, как это сделать. Если, конечно, ты, Петя, не станешь возражать... но поскольку ты, Петя, мальчик большой, то мне кажется, что ты возражать не станешь... правильно я говорю?
     Говоря «правильно», солдат Паша уверенно и в то же время осторожно мял, тискал ладонью упругую Петькину попку, и Петька, неискушенный в таких делах, но не раз о таких делах слышавший и во дворе, и в школе, неожиданно почувствовал возбуждение – член у Петьки, лежащего на животе между двумя солдатами, стал стремительно затвердевать... весело глядя на Петьку, солдат Паша откровенно лапал аккуратную Петькину попку, гладил её, тискал, мял, и – член у Петьки, словно отзываясь на эти ласки, в одно мгновение стал твердым... член возбудился, и это внезапное возбуждение было для Петьки и неожиданно, и вместе с тем необыкновенно приятно, – на вопросах секса Петька никогда не зацикливался – в свои неполные тринадцать лет он еще не вдумывался и не всматривался в собственную сексуальность, как это делают пацаны постарше, и потому, внезапно почувствовав приятную тяжесть внизу живота, Петька не испугался, а скорее – удивился... да, он удивился. Собственно говоря, что он, Петька, вообще о «таких» делах знал – что именно о «таких» делах он слышал во дворе и в школе? Что есть такие пацаны, которым нравится с другими пацанами... ну, и что? Ну, есть... есть такие пацаны – как говорится, флаг им в руки. Петьку гипотетическое наличие «таких пацанов» никогда не волновало и уж тем более не возбуждало – это во-первых; а во-вторых, себя Петька к «таким пацанам» не относил – вот потому-то, почувствовав возбуждение, он и удивился... именно удивился, а не испугался, – страх возникает там, где есть неуверенность в собственной ориентации, а когда с этим всё в порядке, то – чего бояться? Солдат Паша, лапая Петькину попку, смотрел на Петьку весело и лукаво, и это тоже было приятно – у Петьки было такое ощущение, что он знает Пашу уже сто лет, и Петька... как-то мгновенно и легко Петька решил, что ничего плохого не будет, если солдат Паша поиграет немного с его попой... да, пусть поиграет, – решение это было для Петьки так же естественно, как естественна была возникшая у него эрекция – совершенно нормальная пацанячая реакция на стимуляцию-ласку... Конечно, если бы здесь был Мишка или вообще любой знакомый пацан, Петька эту вольность со стороны солдата Паши пресёк бы вмиг – нечего его, Петьку, лапать, «как девчонку»! Случись такое при пацанах, Петька не потерпел бы... но ни Мишки – закадычного друга, ни каких-либо других знакомых пацанов в вагоне не наблюдалось, а значит – ничего страшного в том, что делал солдат Паша, тоже не было; наоборот – это было интересно... и потом – ему, Петьке, это было приятно! Очень приятно...
     Совершенно не сведущий в армейской иерархии, Петька достаточно быстро вычислил, что солдаты Саня и Паша – это «солдаты старшие», солдат Рома – «солдат средний», а похожий на девчонку миловидный Толик является «солдатом младшим»; при этом все четверо были улыбчивы, белозубы и внушали Петьке не страх, а нормальную человеческую симпатию, и особенно... особенно – «старший солдат» Паша, ладонь которого скользила по Петькиной попке...
     - Ну, так как, Петя? Побалуемся немножко? – солдат Паша, обняв Петьку за плечи, придвинулся к нему, лежащему на животе, близко-близко; солдат Паша спросил это почему-то шепотом, при этом шепот был не менее возбуждающ, чем ладонь, и Петька, невольно подражая солдату Паше, так же шепотом спросил:
     - А как? – и посмотрел при этом на солдата Пашу с нескрываемым любопытством.
     - Ну, как... способов, Петя, много, но мы здесь все любим массаж... Как ты относишься к массажу?
     При слове «массаж» Петька тут же подумал про Мишку, который под словом «массаж» всегда подразумевал их совместную дрочку – Мишка, когда он хотел писюн подрочить, всегда говорил: «давай помассируем», и они, достав члены, на глазах друг у друга дрочили... и потому, услышав слово «массаж», Петька вначале подумал, что солдат Паша предлагает ему, Петьке, принять участие в совместной дрочке, но уже в следующую секунду Петька подумал, что, когда они с Мишкой «массажировали», жопу при этом никто никому не лапал, а солдат Паша только что гладил и тискал круглые Петькины булочки... ну, и что это значит? Может быть, солдат Паша хочет предложить какой-то «другой способ»? Он же только что сам сказал, что способов много, – подумал Петька... конечно, теоретически Петька знал, что есть такие способы, как «в жопу» и «в рот», но тогда – при чём здесь «массаж»? И потом – «теория» была так далека от Петькиной «практики», что Петька между «отвлечённой теорией» и «собственной практикой» ничего общего не видел; он хотел спросить про «массаж», но спросить ничего не успел – солдат Паша, скользнув рукой по Петькиной спине, снова погладил ладонью упругие Петькины булочки... и – Петька почувствовал, как палец солдата Паши через шорты упёрся в то место, где у Петьки было заднепроходное отверстие – «очко»; Петька знал, что заднепроходное отверстие у пацанов называется «очком»... и, почувствовав, как палец сверлящим движением надавил через шорты на сжатую дырочку, совершенно некстати Петька вспомнил, что Стас – пацан во дворе – когда с кем-то поссорится или на кого-то начинает злиться, всегда говорит «поцелуй меня в очко!», и пацаны, слыша это, всегда смеются...
     - Вот здесь, Петя... здесь, если ты, конечно, не будешь возражать, мы можем немножко помассировать..., – говоря это, солдат Паша медленно вращал пальцем между Петькиными булочками. – Как, Петя? Не будешь возражать?
     Член у Петьки стоял, и то, что делал «старший солдат» Паша, Петьке нравилось, – Петьке, лежащему на животе, было приятно... да, Петьке было приятно это «сверление» между булочками, – «теория» и «практика» стремительно сближались, и то, что еще минуту назад выглядело для Петьки совершенно абстрактно и потому нереально, на глазах обретало вполне конкретные очертания, превращаясь в реальную перспективу... значит, – не без удивления подумал Петька, – Паша хочет «в жопу»... ну, ни фига себе! – подумал Петька; это было и странно, и в то же время необъяснимо притягательно, – Петька уже понял, на что именно намекает «старший солдат» Паша, и снова... снова это Петьку нисколько не испугало – страшно Петьке не стало; а на что именно намекал «старший солдат» Паша, догадаться было нетрудно – не такой уж Петька был и маленький, чтоб совсем ничего не понимать, – солдат Паша сверлил пальцем сквозь штаны Петькино стиснутое очечко, и очечко от этого под пальцем солдата Паши непроизвольно сжималось; лёжа на животе, Петька лихорадочно думал, как ему быть... ни во дворе, ни в школе никогда эта тема всерьёз не обсуждалась, а пацаны постарше, когда об этом упоминали, либо сально улыбались, либо смачно сплёвывали, – Петька, как всякий «нормальный пацан», не раз слышал и потому «знал», что «это стыдно» и «это позорно»... ха, кто же из пацанов этого не знает! И никогда-никогда Петька на такое не согласился бы, если б была хоть малейшая опасность, что об этом может кто-нибудь узнать из друзей-пацанов! Ни за что не согласился бы! Никогда! Но... он был один – никаких друзей-пацанов сейчас не было, а парни-солдаты были не пацаны, а были взрослые... и они, эти парни-солдаты, были симпатичны и улыбчивы... и ему, Петьке, почему-то ни капельки не было стыдно – ему, Петьке, было любопытно... и еще... ещё – было очень приятно...
     - Ну, Питюнчик... давай? – солдат Паша перестал раздражать через шорты Петькину дырочку, и раскрытая ладонь его снова скользнула по Петькиным ягодицам; ягодицы у Петьки были круглые, как две половинки футбольного мячика, они были мягкие и упругие одновременно, и когда солдат Паша их гладил, они под его ладонью чуть колыхались...
     Солдат Паша почему-то спрашивал шепотом, и Петька тоже перешел на шепот.
     - А ты как хочешь? – прошептал Петька, глядя солдату Паше в глаза.
     - А ты? – солдат Паша ушел от прямого ответа.
     Петька, секунду подумав, улыбнулся:
     - Нет, ты первый скажи..., - и солдат Паша, глядя Петьке в глаза, улыбнулся Петьке в ответ:
     - Ладно, скажу... я хочу... хочу – знаешь, как?
     - Как? – Петька перестал улыбаться, и взгляд его сделался внимательным, словно солдат Паша сейчас должен был ему сообщить военную тайну.
     - А ты сам не догадываешься? – прошептал солдат Паша.
     - Нет..., – шепотом отозвался Петька.
     - Совсем не догадываешься? – шепотом уточнил солдат Паша.
     - Совсем..., – шепотом соврал Петька; они лежали и шептались, как два закадычных друга, и это тоже Петьку странным образом почему-то возбуждало...
     - Я хочу тебе в попу..., – тихо-тихо прошептал «старший солдат» Паша...
     Петька несколько секунду ждал, не продолжит ли Паша свою мысль дальше, но солдат Паша больше ничего не говорил – он смотрел вопросительно Петьке в глаза, и Петька, не дождавшись продолжения, шепотом уточнил:
     - Что – мне в попу? Не понимаю...
     - В попу хочу тебе засунуть... свой писюн тебе в попу... теперь понял? – щекоча горячим дыханием Петькино ухо, прошептал «старший солдат» Паша.
     Он придвинулся к Петьке совсем вплотную, и даже не придвинулся, а сбоку слегка навалился на Петьку, положив при этом ногу свою на ногу Петькину, и Петька почувствовал, как в бедро его упёрлось что-то твёрдое... у него стоит, – мгновенно сообразил Петька, и ему тут же захотелось посмотреть на стоящий член солдата Паши.
     - У тебя стоит? – прошептал Петька.
     - Да... а у тебя? – прошептал солдат Паша.
     - И у меня... А у тебя большой? – прошептал Петька; они шептались – разговаривали шепотом, и Петьку это определённо возбуждало.
     - Ну, нормальный..., – «старший солдат» Паша, глядя Петьке в глаза, улыбнулся. – Сейчас сам посмотришь, большой или нет... что – снимаем штаны?
     - А они? – Петька, как заговорщик, чуть заметно повел головой в сторону сидящих у раскрытой двери солдат Ромы и Толика.
     - А они потом... мы все по очереди тебе сделаем массаж... понял? – пояснил шепотом «старший солдат» Паша.
     - Нет, ты не понял..., – прошептал Петька и, повернув голову, посмотрел на солдата Саню, лежащего от него по другую сторону. – Они будут смотреть?
     - А ты как хочешь? Чтоб они не смотрели? – по-прежнему улыбаясь, шепотом поинтересовался Петькиным мнением «старший солдат» Паша.
     Петька подумал... когда они с Мишкой дрочили, они друг на друга смотрели... ну, и что? – и ничего, – подумал Петька.
     - Я не знаю, – прошептал Петька – А тебе как лучше?
     - Мне всё равно..., – шепотом отозвался солдат Паша; он прикоснулся губами к Петькиному уху, и от этого легкого горячего прикосновения по телу Петькиному словно пробежала огненная змейка.
     - Мне тоже всё равно..., – прошептал Петька.
     - Ну, тогда пусть смотрят, – тут же решил этот вопрос «старший солдат» Паша.
     Петька вдруг почувствовал, что от сильного возбуждения член его, придавленный животом, уже немного болит – так приятно, необыкновенно приятно было ему, Петьке, это возбуждение... и тут совершенно неожиданно он вспомнил, как весной за школой сцепились два старшеклассника – стали драться, и один другому, угрожая, кричал: «я тебя, пидора, в жопу выебу!», и еще кричал: «я тебе, пидору, очко порву!», и – неожиданно вспомнив это, Петька с тревогой посмотрел на солдата Пашу:
     - А мне больно не будет?
     - Больно? Может быть, чуть-чуть... в самом начале, – честно предупредил Петьку «старший солдат» Паша. – Но это та боль, которая может стать удовольствием... спроси об этом у Толика – он знает... Толян, ты слышишь? Ответь Петюне! – приказал «младшему солдату» Толику «старший солдат» Паша.
     Петька, стрельнув глазами, посмотрел на Толика.
     - Точно, Петя, точно! – Толик, ничуть не смущаясь, весело рассмеялся. – Сначала, правда, глаза округлиться могут... и даже очень сильно могут округлиться – так, что может показаться, что они, глаза то есть, из орбит вот-вот вылезут... а потом ничего – терпеть можно. Всё, Петя, относительно в этой быстро текущей жизни... и всё растяжимо, – философски добавил Толик, весело глядя на лежащего на животе Петьку.
     Не сговариваясь, Толик и Рома разом встали – поднялись с ящиков, на которых они сидели у двери, и Толик тут же наполовину прикрыл дверь, отчего в вагоне сделалось сумрачно; они подошли к помосту; Саня, чуть отодвигаясь в сторону, сел на помосте, скрестив перед собой ноги; а солдат Паша, став на колени, подсунул руки Петьке под живот – взялся за резинку шорт...
     Дальше всё произошло так, как и должно было произойти: солдат Паша стащил с Петьки шорты, зацепив их вместе с трусами, и, легонько похлопав Петьку ладонью по голой упругой попке, аккуратно оттопыренной двумя полушариями, сильными руками перевернул Петьку на живот. Член у Петьки стоял, упруго вздыбившись полуоткрытой головкой, и был член не очень большой, но ровный и необыкновенно твёрдый, – обтянутый тонкой нежной кожей, член у Петьки стоял совершенно бесстыдно, даже вызывающе, однако Петька не предпринял ни малейшей попытки хоть как-то стояк свой прикрыть; доверчиво глядя на солдата Пашу, Петька вопросительно улыбнулся, словно спрашивая своей улыбкой: да? всё нормально? всё так?
     - Ух ты, какой у тебя пацанчик..., – весело проговорил солдат Паша и, двумя пальцами взяв горячий Петькин член, до конца обнажил алую чистую головку. – Толян, пососёшь? Писюн чистенький, как у ангела...
     «Младший солдат» Толик, весело сверкнув глазами, вмиг залез на помост, и Петька не успел даже толком сообразить, что к чему, как солдат Толик, наклонившись над его членом, вобрал член в рот... и – вздрогнув от удовольствия, Петька невольно зажмурился, двинув бёдрами навстречу горячему влажному рту «младшего солдата» Толика... а когда он открыл глаза, стоящий на коленях «старший солдат» Паша уже приспустил с себя вместе с брюками трусы, и возбуждённый его член – длинный и толстый, с обнаженной, на шляпку гриба похожей темно-красной головкой – торчал, как скалка, мелко подрагивая на весу; Петька впервые видел возбужденный член взрослого парня, и член ему показался необыкновенно большим...
     - Ну, всё, Толян, хватит... уступи дедушке место! – нетерпеливо проговорил «старший солдат» Паша, и, когда «младший солдат» Толик, выпустив член изо рта, разогнулся, солдат Паша, коленкой раздвинув Петькины ноги, повалился на Петьку всем телом – лег на голого Петьку, сильно-сильно вжимая в Петькин живот свой твёрдый горячий член.
     - Что, Петюнчик... нравится? – прошептал солдат Паша в Петькино ухо и, сам отвечая на свой вопрос, тихо засмеялся: – Конечно, нравится... любому нормальному парню такое нравится! Толик... он специалист у нас – он сейчас делал тебе массаж оральный, а я тебе сделаю массаж анальный... и будешь ты, Петя, здоровый и бодрый..., – солдат Паша, по-прежнему сильно вжимаясь в Петькин живот своим твердым членом, сделал несколько движений взад-вперед, словно раскачиваясь на Петьке... ох, даже тяжесть тела «старшего солдата» Паши была Петьке необыкновенно приятна!
     Петька, лёжа на спине под «старшим солдатом» Пашей, шире раздвинул ноги... и, прекратив раскачиваться, солдат Паша снова зашептал, обжигая Петькину шею горячим дыханием:
     – Честно, Петя... честно скажи: тебя в попку уже ебали?
     - Нет, – Петька, не зная, куда деть руки, скользнул ладонями по спине солдата Паши, и ладони его замерли на Пашиной пояснице.
     - Нет, говоришь? Может быть, и нет... ладно, Петя, слушай, что я скажу: сейчас тебе будет немножко больно – я тебе в попу засуну писюн... но ты же мужчина, да? Мужчина ты, Петя?
     Вопрос показался Петьке смешным.
     - Конечно, мужчина! А кто же я? Баба, что ли? – тихо засмеялся Петька, лёжа под солдатом Пашей.
     - Вот... слушай, Санёк! Устами младенца глаголет истина... правильно, Питюн! Я тебе аплодирую! – весело проговорил солдат Толик.
     Ничего не отвечая, солдат Саня тихо засмеялся. А солдат Рома, расстегнув брюки, сунул в трусы руку.
     - Значит, будет немножко больно... но ты же, Петя, мужчина – ты, Петя, чуть-чуть потерпишь, и тогда мы будем уже настоящими друзьями... понял?
     - Понял..., – отозвался Петька, и голос его прозвучал не очень уверенно...
     На какой-то миг Петька усомнился, правильно ли он делает... но мелькнувшее сомнение имело не моральный аспект – «хорошо» это или «плохо», а чисто физический – Петька вдруг подумал, что сейчас солдат Паша может ему, Петьке, порвать очко... то есть образное выражение «порвать очко» снова возникло в Петькиной голове, но возникло оно не в фигуральном своём значении, а в самом что ни на есть буквальном, и Петька, лёжа под «старшим солдатом» Пашей, неожиданно струсил.
     - А ты попу мне не порвёшь? – прошептал Петька, на всякий случай решив этот вопрос у Паши уточнить; в Петькином голосе послышалась неуверенность, однако солдат Паша, возбуждённо дыша, не обратил на интонацию Петькиного голоса никакого внимания.
     - Не бойся, Питюнчик... Толик, дай вазелин! – приказал солдат Паша; солдат Толик протянул тюбик, и солдат Паша, оттолкнувшись от Петьки, встал между раздвинутыми Петькиными ногами на колени, при этом его напряженный член тяжело колыхнулся, словно маятник; солдат Паша, весело подмигнув Петьке, открутил на тюбике колпачок, и легкий испуг у Петьки тут же сменился любопытством: лежа спине, Петька смотрел, как «старший солдат» Паша выдавил из тюбика вазелин на багровую головку торчащего, словно скалка, члена, как сильнее обнажил головку, оттянув к основанию члена крайнюю плоть, как указательным пальцем стал вазелин по головке размазывать... затем Паша вытер указательный палец, которым он старательно размазал по головке члена вазелин, взял за лодыжки Петькины ноги и, снова весело Петьке подмигнув, поднял Петькины ноги вверх, одновременно разводя их в стороны, – лёжащий на спине Петька тут же согнул ноги в коленках, словно это он проделывал каждый день.
     - Правильно, Петюнчик... молодец! – одобрил Петькины действия солдат Паша и, наклонившись над Петькой – упираясь одной рукой в матрас, другой рукой направил свой напряженно торчащий залупившийся член между Петькиными распахнутыми ягодицами... ноги Петькины были разведены, и его пацанячий входик был как на ладони, – солдат Паша приставил головку члена к бледно-коричневому кружочку, и Петька... Петька, почувствовав, как головка члена коснулась его туго сжатой дырочки, невольно замер, – «старший солдат» Паша, глядя Петьке в глаза, чуть подал бёдра вперед, но этого оказалось достаточно, чтобы, непроизвольно открыв рот, Петька дернулся под солдатом Пашей от разодравшей попу боли – ощущение было такое, словно дырочка, только что стиснутая, естественно сжатая, растянулась до невообразимого предела... на какой-то миг Петьке почудилось, что пацанячая его попа сейчас разорвётся от раздирающего напора Пашиного члена, – округлив глаза, Петька рванулся, но солдат Паша, удерживая Петьку – не давая ему увернуться, в тот же миг плавно двинул бёдрами дальше, и Петьке показалось, что в тело его медленно вошел твёрдый раздирающий кол, – попу обожгло так, словно Паша в попу вогнал не член, а громадную горькую перчину, и эта «перчина» заполнила всё Петькино тело... широко открыв рот, Петька беззвучно заорал, судорожно хватая округлившимися губами воздух, но «старший солдат» Паша тут же навалился на его полусогнутые в коленях ноги сверху и, прижимая ладонями Петькины плечи к помосту, медленно задвигал задом, судорожно сжимая голые ягодицы...
     - Бо-о-о-ольно..., – Петькино лицо исказилось гримасой; он что есть силы вцепился в голые плечи солдата Паши, и глаза его от боли стали круглыми, как пуговицы. – Бо-о-о...
     Конечно, Петьке было больно, но и вырываться ему, Петьке, было уже поздно, – солдат Паша, словно не слыша Петьку, ритмично задвигал бёдрами... ох, до чего же это было сладко! Это было фантастически сладко... нависая над Петькой – скользя членом в туго обжимающей, обжигающей Петькиной дырочке, «старший солдат» Паша сладострастно ебал Петьку в попу – в нерастянутое пацанячее очко...
     Поезд мчался – колеса стучали, весело выбивая одну и ту же дробь; за полуоткрытой дверью проплыла утопающая в зелени деревушка; промелькнула стайка мальчишек, стоящих на косогоре, – мальчишки махали руками, приветствуя воинский эшелон, и никто из этих мальчишек не знал, что в последнем вагоне на деревянном помосте «старший солдат» Паша, тяжело дыша, насилует тринадцатилетнего Петьку – их ровесника, а рядом, ожидая своей очереди, сидят еще трое солдат, и один из этих улыбчивых солдат уже снял с себя брюки – «приготовился к смене караула»... Колёса стучали; Паша, ни на кого не обращая внимания – нависая над Петькой, колыхал задом... ох, до чего же это было сладко – ебать симпатичного пацанёнка в туго обжимающую горячую дырочку! Это было фантастически сладко – и «старший солдат» Паша, горячо дыша полуоткрытым ртом, сладострастно гонял в Петькиной попе свой член, с каждым толчком приближая желанный оргазм... боль хотя и была сильной, но она была однообразной, и Петька постепенно с болью в попе смирился – он молча дёргался в такт Пашиным толчкам, то открывая, то закрывая глаза; колёса стучали – поезд, рассекая вечереющий воздух, неутомимо мчался вперёд... Поезд мчался; солдат Паша, содрогаясь всем телом, со стоном кончил, и – едва он, тяжело дышащий, вытащил из дырочки член, как к Петькиной заднице тут же пристроился «старший солдат» Саня, и снова... снова в Петькиной дырочке, словно поршень во втулке, мощно задвигался твердый горячий член... потом с Петькой совершил половой акт «средний солдат» Рома, у которого член был не очень толстый, зато очень длинный, и когда «массаж» в Петькиной попе делал он, у Петьки было такое ощущение, что головка Роминого члена трётся о позвоночник; последним был «младший солдат» Толик, который скользил своим членом в попе плавно и медленно, но член у «младшего солдата» Толика был едва ли не самым большим из всех четырёх, перепробованных Петькой, и от замедленной плавности Петьке было не легче... и когда Толик, с ритма сбившись и содрогаясь, тяжело дыша, кончил, у обессиленного от такого военного натиска Петьки было ощущение, что в попе у него «хлюпает солдатская жидкость», а сама попа у Петьки горела, словно ее потёрли, и хорошо потёрли, наждачной бумагой...
     Попа горела; Петька устало опустил ноги... и – едва ноги опустились, как Петька тут же почувствовал, что он хочет в туалет. «Старший солдат» Паша приказал «младшему солдату» Толику отвести Петьку в туалет, и Толик отвёл Петьку за ящики, где в деревянном полу была аккуратно прорублена небольшая квадратная дырка, над которой Петька тут же уселся, благо ни шорты, ни трусы снимать ему было не нужно, – «солдатская жидкость» вместе с газами полилась из Петькиной попы назад.
     - Толян, покажи Питюнчику, где вода – пусть попку свою подмоет! – услышал Петька командирский голос Сани, и Толик тут же указал Петьке на «военный бачок» с водой.
     - Что, Петя... очко болит? – Толик, ничуть не смущаясь того, что Петька «сидит по нужде», опустился напротив Петьки на корточки.
     - Немного, – честно признался Петька.
     - А ты что – в самом деле в первый раз? – Толик смотрел на Петьку с нескрываемым любопытством.
     - В первый..., – подтвердил Петька.
     - Ну, Петя... боевой ты парень! – похвалил Петьку «младший солдат» Толик. – Ты не стесняйся... я воду полью – ты ладонью очко подмой... хорошо подмой – не стесняйся. Потом руки вымоешь с мылом – и снова будешь, как целочка... вжик-вжик – и опять мужик... понял? – Толик весело подмигнул Петьке и, посмотрев вниз – на Петькин член, тихо рассмеялся. – А писюнчик у тебя классный... подрастёт еще немного, и будешь ты, Петя, сексуальным террористом – будешь баб или пацанчиков в хвост и в гриву ебать... А может, Петя, сам будешь давать, а? – и Толик, оторвав взгляд от Петькиного «писюнчика», снова, глядя Петьке в глаза, весело подмигнул. – Давай, я воду полью...
     Петька подмыл попу, как сказал ему Толик, вытер попу вафельным полотенцем... потом он полил воду Толику, и Толик, ничуть не стесняясь Петьку, помыл свой «писюн», сказав Петьке, что «хозяйство всегда нужно держать в чистоте – в боевой готовности», и когда – без трусов, но в футболке – Петька вышел на середину вагона, «старший солдат» Паша, весело улыбаясь, зааплодировал:
     - Питюнчик! Лезь сюда! Ты теперь – настоящий спартанец... и нам ты теперь – как брат!
     Попка у Петьки чуть-чуть болела, но Петька чувствовал себя «настоящим спартанцем» и даже героем, – четверо взрослых веселых парней смотрели на него, по-доброму улыбаясь, и Петьке это необыкновенно льстило – тринадцатилетний Петька «чувствовал себя королём». Он снова влез на помост... надеть трусы солдат Паша Петьке не дал, сказав, что «тело должно подышать», и Петька, не возражая, лёг на живот без трусов, – солдат Паша тут же положил на Петькину попку ладонь, но делать ничего не стал; видимо, даже просто чувствовать под ладонью упругую попку солдату Паше было уже приятно... В вагоне сделалось почти темно, и «младший солдат» Толик откатил назад стенку-дверь – огромное солнце садилось за горизонтом... мимо проносились заливные луга, колеса весело стучали, и Петька, счастливый, что он едет «на военном поезде», что он лежит с настоящими солдатами и что солдатам этим он понравился, лукаво подмигнул Толику одним глазом; Толик, на секунду опешив, расхохотался:
     - Петя, а ну скажи... кто тебе из нас, из четверых, больше всех понравился?
     Петька, никак не ожидавший от Толика такого коварного вопроса, захлопал ресницами, – ему, Петьке, нравились все: и Паша, и Саня, и Рома, и Толик... и хотя «старший солдат» Паша Петьке нравился чуть больше других, но признаться в этом было бы жестоко, потому что другие могли бы обидеться, и Петька дипломатично отозвался:
     - Все.
     - Правильно, Петя! – одобрил Петькин ответ «старший солдат» Паша, а «средний солдат» Рома проговорил, повернувшись на бок:
     - Видно, вечером остановки не будем... что, пацаны, ужинать будем? Или нет?
     «Пацаны» ужинать не захотели, и «средний солдат» Рома, протянув руку через «старшего солдата» Саню, похлопал Петьку на ноге – чуть ниже попы:
     - Питюн, а ты? Хавать будешь?
     Петька секунду подумал; конечно, второй раз есть одному было не очень красиво, но есть хотелось, и Петька, проявляя деликатность, вопросительно посмотрел на «старшего солдата» Пашу.
     - Питюнчик! Тебе хавать – обязательно! Это приказ! – словно поняв Петькино состояние, строго проговорил «старший солдат» Паша и, легонько щелкнув Петьку по кончику носа, весело подмигнул; Петька, смешно сморщив нос, тут же зарделся от чувства приятности: Петьке очень понравилось, как «старший солдат» Паша им, Петькой, командует.
     - Ну, если так..., – Петька приподнялся, – штаны только надену... да? Надевать?
     - Да, Петя. Без штанов за стол садиться очень даже не годится, – в рифму одобрил Петьку солдат Паша, а солдат Толик, когда Петька натянул на себя трусы и шорты, подал Петьке руку, и Петька, смело падая на Толика, спрыгнул с помоста на пол.
     Тушенка была такая же вкусная, и еще появилось печенье – «старший солдат» Паша приказал «младшему солдату» Толику выдать Петьке печенье из их «неприкосновенного запаса»; потом солдат Толик при помощи сухого спирта вскипятил в кружке воду и заварил Петьке чай, который показался Петьке необыкновенно душистым и тоже очень вкусным, – Петька пил чай из «военной кружки», колеса вагона под ним весело стучали, за распахнутой вагонной дверью уже начинало смеркаться, и первые звезды зажигались на быстро темнеющем небе; Петька был счастлив...
     Пока Петька ужинал, солдат Паша за ящиками еще раз помыл свой «массажный прибор», и, когда Петька, сытый и довольный, снова забрался на помост, солдат Паша притянул его к себе. Петька доверчиво подался, и солдат Паша – атлетически сложенный улыбчивый парень двадцати лет от роду – расстегнув военные штаны, извлёк из трусов полунапряженный член.
     - Что, Питюнчик... перед сном витаминчики попьём? – весело проговорил солдат Паша, то открывая, то закрывая головку члена.
     - Как это? – не сразу сообразил Петька, с любопытством глядя на Пашин член.
     Петьке вдруг захотелось потрогать Пашин член, – член у «старшего солдата» Паши был большой – длинный и толстый, и с каждым движением Пашиной руки он становился еще больше, на глазах затвердевая... Мальчишкам всегда интересно посмотреть и сравнить, или даже потрогать, и хотя это совершенно естественное пацанячее любопытство многими мальчишками скрывается, тем не менее – оно, это любопытство, свойственно всем нормальным пацанам, и Петька здесь не был исключением; конечно, он уже сто раз видел член у Мишки, но это было не в счёт – это не считалось: во-первых, Мишкин член мало чем отличался от его собственного, а во-вторых... во-вторых, у солдата Паши член был настоящий – длинный и толстый, и Петьке вдруг захотелось этот «настоящий член» потрогать, но солдат Паша не предлагал Петьке «трогать», и Петьке оставалось лишь смотреть, как мигает, словно светофор, красная головка, то залупаясь, то вновь скрываясь под тонкой кожей...
     - Что значит – как? – улыбаясь, проговорил солдат Паша. – Берёшь эту штуку в рот и – работая губами, добываешь витамины... всё очень просто! И заметь, Питюнчик, что витамины эти – продукт натуральный... никакой химии!
     С этими словами солдат Паша легонько подтолкнул Петькину голову к своему члену, и Петька, подчиняясь Пашиной руке, послушно наклонился – Петькины губы замерли в двух сантиметрах от сочной вишнёво-красной головки напряженного Пашиного члена... Солдаты Саня и Рома, убаюканные колесным перестуком, спали... «Младший солдат» Толик, едва Петька склонился над членом «старшего солдата» Паши, вмиг залез на помост и, пристроившись рядом с Петькой, сунул руку в Петькины шорты, – Петька почувствовал, как Толик легонько сжал в кулаке его «писюнчик», и «писюнчик» у Петьки тут же стал напрягаться – стремительно наливаться сладкой упругой твердостью...
     - Ох, Питюнчик..., – солдат Паша тихо рассмеялся. – Явно ты Толе понравился... да, Толян? Хочешь Питюнчику сделать массаж?
     Петька, услышав слово «массаж», тут же напрягся, выворачивая голову из-под ладони солдата Паши, и солдат Паша убрал ладонь с Петькиного затылка.
     - Что, Петя? Что-то не так? – глядя Петьке в глаза, спросил солдат Паша.
     - Я не хочу... не хочу я – это больно, – отозвался Петька, но голос Петькин прозвучал не очень уверенно... и, наверное, «старшему солдату» Паше, если бы он только захотел, не составило бы особого труда убедить «настоящего спартанца» подставить свой пацанячий задик еще раз, но «старший солдат» Паша жаждал разнообразия – и потому, глядя Петьке в глаза, он поспешил Петьку успокоить:
     - Не бойся, Петя... мы же не звери какие, чтобы долбить тебя в попку без передыха. Ясное дело, что попке твоей нужна передышка, и потому делать сейчас анальный массаж мы, Петя, тебе не будем. Правильно, Толик, я говорю?
     - Правильно, – Толик кивнул головой и, чуть двинув в Петькиных трусах свёрнутой в кулак ладонью, обнажил на Петькином члене головку; член у Петьки уже стоял, и Петька невольно пошевелил ногами от удовольствия – ладонь у солдата Толика была тёплая и мягкая.
     - Видишь, Питюнчик, Толян подтверждает: в попку – ни-ни... будем считать, что попка твоя в заслуженном увольнении. Правильно, Толик?
     - Правильно, Паша! – Толик, опять кивнув головой, едва заметно задвигал рукой, засунутой в Петькины трусики... это было приятно, и Петька невольно раздвинул ноги, чтобы руке солдата Толика было свободней.
     - Значит, Петя, я что предлагаю? Я предлагаю массаж оральный... во-первых, совсем не больно, а во-вторых... ты, Петя, сосал когда-нибудь член?
     - Нет, – честно признался Петька.
     - А у тебя... у тебя пацаны сосали?
     - Нет, – честно признался Петька.
     - Вот видишь! А можно попробовать... Но мы не насильники – не пидарасы. Мы – за свободный секс. И если ты сейчас не захочешь, никто тебя, Петя, неволить не будет... это – моё тебе слово, а я своё слово всегда держу. Говорю еще раз: мы, Петя, не пидары. Так что... решай сам, хочешь ты, Петя, попробовать в рот или в рот попробовать ты, Петя, не хочешь...
     При этих словах солдата Паши солдат Толик задвигал рукой чуть-чуть быстрее, и Петьке сделалось совсем приятно...
     - А это точно... точно не больно? – глядя поочередно то на «старшего солдата» Пашу, то на «младшего солдата» Толика, проговорил Петька, на всякий случай уточняя параметры предлагаемого солдатом Пашей орального массажа.
     - Точно, Питюнчик, точно. Точней не бывает..., – кивнул головой солдат Паша.
     - Поклянись! – неожиданно проговорил Петька.
     - Ну, клянусь... чем тебе поклясться? Хочешь, зуб вырву?
     В Пашиных глазах заплясали весёлые чертики.
     - Паша, не надо! Я докажу... докажу Питюнчику, что ты прав, – с трудом сдерживая смех, проговорил солдат Толик... и, оттянув резинку на Петькиных шортах, «младший солдат» Толик выпустил на свободу Петькиного «птенца»; залупившийся Петькин членик стоял, словно колышек... солдат Толик, неожиданно наклонившись над Петькиным животом, тронул губами обнаженную алую головку Петькиного члена и, скользя губами вдоль твёрдого валика, медленно вобрал Петькин член себе в рот... губы у «младшего солдата» Толика были влажные, мягкие... и, как показалось Петьке, необыкновенно горячие, – вобрав член полностью, до самого основания, солдат Толик потрогал член, находящийся у него во рту, языком – круговыми движениями поводил языком вокруг головки, и Петька от такого «необыкновенного массажа» невольно сжал попу...
     Какое-то время солдат Толик сосал у Петьки член, – двигая головой, «младший солдат» Толик, скользил вдоль члена влажными горячими губами... шорты на Петьке были снова до колен приспущены, и Петька, вздрагивая ногами от удовольствия, поочерёдно смотрел то на стриженый затылок солдата Толика, то на «старшего солдата» Пашу, точнее, на Пашин член, – свой член солдат Паша вытащил из брюк полностью – вместе с яйцами, и член у солдата Паши стоял, как пушка...
     - Ну, что, Питюнчик... больно тебе? – «старший солдат» Паша, улыбаясь, положил ладонь Петьке на голову.
     - Нет... мне нравится..., – прошептал Петька; он подумал, что Паша сейчас опять начнет наклонять его голову к своему члену... и – он, Петька, не ошибся: «старший солдат» Паша легонько надавил ладонью на Петькин затылок:
     - Давай, Питюн... возьми у меня... пососи – помассажируй мне... это тоже прикольно – тебе понравится...
     Солдат Паша легонько давил ладонью на затылок, и Петька, подчиняясь ладони «старшего солдата» Паши, медленно наклонился... Член у солдата Паши был большой – длинный и толстый, и солдат Паша держал его, сжимая пальцами у самого основания, в направлении Петькиных губ; обнаженная – залупившаяся – головка члена напоминала большую сочную сливу... Петька открыл рот, и солдат Паша, продолжая давить ладонью Петьке на затылок – подталкивая вниз Петькину голову, одновременно чуть подал бёдра вперед... сочная, похожая на перезрелую сливу головка бархатистой поверхностью коснулась Петькиных губ... и тут же, словно в пещеру, нырнула в широко открытый Петькин рот...
     - Так, Питюнчик... молодец! Теперь – губы... губы сожми..., – горячо зашептал «старший солдат» Паша, обхватывая ладонями Петькину голову. – Не бойся, Петя... сжимай... сжимай губы!
     И Петька... Петька, видя перед собой густые курчавые волосы, которые росли у солдата Паши по бокам члена и выше – на животе, сомкнул губы вокруг твёрдого горячего ствола... Солдат Толик, поглаживая Петькины булочки, продолжал сосать член у Петьки, и Петька, невольно подражая «младшему солдату» Толику, точно так же задвигал головой, ритмично насаживаясь ртом на член «старшего солдата» Паши...
     Колеса весело перестукивали на стыках рельсов – мимо пролетали зелёные кроны деревьев... Солдаты Саня и Рома, отвернувшись, спали, чуть заметно покачиваясь от движения «военного поезда», а рядом, на этом же самом помосте, «старший солдат» Паша, «младший солдат» Толик и «настоящий спартанец» Петька одновременно делали друг другу «оральный массаж»: Петька, достаточно быстро освоив науку «орального массажа», массажировал губами член Паше, при этом ему самому массажировал член Толик, а «старший солдат» Паша губами не массажировал никому, но тоже был при деле – солдат Паша одной рукой гладил голую Петькину булочку, в то время как другая его рука массажировала торчащий член «младшего солдата» Толика, – все трое были при деле...
     Петька сосал член у солдата Паши – делал солдату Паше «оральный массаж», и это... это было прикольно! Это было классно, и даже... даже обалденно!.. Член у солдата Паши был твёрдый, горячий... – Петька, ритмично двигая вверх-вниз стриженой головой, скользил губами вдоль упругого ствола, нанизываясь на этот упруго-твёрдый ствол ртом, а в это время «младший солдат» Толик точно так же нанизывался своим – горячим и влажным – ртом на член Петькин, скользя губами вдоль стволика, и оба они – и Толик, и Петька – как паровозы, сопели... солдат Паша, массируя ладонью Петькины булочки, то и дело касался пальцем туго стиснутого Петькиного кружочка – заднепроходного отверстия, трогал этот уже не девственный, познавший горячие проникновения входик, щекотал его... – и Петька, замирая от удовольствия, сжимал и без того крепко сжатое очечко, то и дело напрягая мышцы сфинктера... ох, до чего же всё это было классно!
     Нередко можно слышать, как пацаны презрительно хихикают, употребляя словечки типа «вафлёр» и «хуесос»... а ещё – «педик», «пидор», «пидарас», причём всё эти словечки произносится с неизменным презрением, и даже – с подчеркнутым презрением... что здесь можно сказать? А ничего... в смысле: ничего нового. Все эти хлёсткие словечки в избытке употребляются либо теми, кто таким образом судорожно пытается скрыть от окружающих свой собственный однополый опыт – словесная шелуха в этом случае служит комуфляжем для людей, желающих внешне выглядеть «как все»; либо... либо – эти словечки то и дело срываются с языка у тех, кто в той или иной степени чувствует некое внутреннее беспокойство, связанное с собственными нереализованными импульсами... во всяком случае, просто так никто не будет мозолить язык – и все эти словечки, в изобилии придуманные загнанной в подполье и там томящейся неистребимой тягой к своему подобию, есть не что иное, как извращение природного инстинкта, – Петька, никогда таких слов не употреблявший, сосал член с удовольствием, даже – с наслаждением, и это было лучшим доказательством того, что в Петькином восприятии секса не были совершенно никакой извращённости...
     Колеса вагона весело, неутомимо стучали... неожиданно солдат Паша, отрывая Петькин рот от своего члена, рывком отстранил Петьку от себя:
     - Подожди, Питюнчик... дай передохнуть! Ох, как хорошо...
     Петька, вытирая губы тыльной стороной ладони, посмотрел солдату Паше в глаза – «старший солдат» Паша смотрел на Петьку, улыбаясь, и глаза «старшего солдата» Паши искрились от удовольствия... Солдат Толик, прекратив сосать член у Петьки, разогнулся, точно так же вытирая губы.
     - Сейчас, Питюн... я тебе в рот сейчас кончу – в рот спущу... чистый протеин, как говорит Толик... хочешь? Ты же сперму не пил никогда... правильно? А попробовать надо – это, Петюн, для мальчиков полезно... для настоящих мальчиков – для спартанцев. А ты, Петя... ты у нас – настоящий спартанец... у меня отсосёшь, и Толик... Толик может дать тебе в попу... хочешь? В попку попробовать Толика – хочешь?
     Петька перевёл взгляд на Толика – глаза у «младшего солдата» Толика весело лучились, и Петька, улыбнувшись, кивнул головой: конечно, он, Петька, хотел попробовать с этими настоящими солдатами всё-всё...
     - Вот и чудненько! – проговорил «старший солдат» Паша и, снова пригибая Петьку к себе – наклоняя его голову, направил в раскрывшийся Петькин рот свой блестящий от слюны член. – Давай, Питюнчик... соси!
     Видимо, солдат Паша предшествующим сосанием был уже хорошо разогрет – долго массажировать губами член «старшего солдата» Паши «настоящему спартанцу» Петьке не пришлось... Паша сказал Петьке, чтобы Петька сосал член не весь, а только головку, и Петька, согнувшись раком – склонившись над «старшим солдатом» Пашей, старательно выполнял данную ему, Петьке, рекомендацию: обжимая губами то место, где головка члена кончалась, Петька двигал на члене солдата Паши крайнюю плоть, то и дело непроизвольно касаясь языком уздечки... и – не прошло и минуты, как солдат Паша вздрогнул, дёрнув ногами... и Петька почувствовал, как рот его стал стремительно наполняться горячей солоноватой жидкостью... сперма, – мелькнула у Петьки мысль, но думать-обдумывать эту мгновенно возникшую мысль-догадку было некогда: спермы во рту стало много, и Петька... «настоящий спартанец» Петька, чувствуя на затылке ладонь солдата Паши, сделал судорожный глоток... и – еще один глоток... и – еще...
     - Ой, блядь... пиздец всему... ох, кайф...ох, какой кайф..., – зашептал солдат Паша, ругаясь матом, чтобы выразить как можно полнее своё военное удовольствие; он убрал с Петькиного затылка ладонь, и Петька, выпуская член изо рта, тут же отстранил от солдата Паши голову. – Ты... ты, Питюн... ты самый классный парень!
     Шорты у Петьки были приспущены, и, стоя раком между широко раздвинутыми ногами солдата Паши – выставив вверх заострившийся задик, Петька, польщенный похвалой, улыбнулся; конечно, он классный парень – сперму солдата Паши он проглотил, и теперь во рту у Петьки оставался лишь слабый солоноватый привкус...
     Всё это время, пока Петька делал заключительный «оральный массаж» «старшему солдату» Паше, «младший солдат» Толик, сидя тут же – рядом, неторопливо курил сигарету «Пётр I»... и, выпрямляясь – становясь на колени, Петька невольно перевёл вопрошающий взгляд на «младшего солдата» Толика, и взгляд этот не укрылся от солдата Паши – «старший солдат» Паша тоже посмотрел на «младшего солдата» Толика:
     - Ну, что, Толян... как – дашь Питюнчику в попу попробовать? Видишь – парень ждёт продолжения...
     Толик, делая последнюю затяжку, улыбнулся:
     - Ну, если ждёт... отчего не дать? Конечно, дам! Нет проблем, как говорили у нас в детдоме... да, Питюнчик? Хочешь меня в попу?
     Петька, стоя на коленях с торчащим членом – улыбаясь Толику, кивнул... и – продолжение последовало. Солдат Толик, подмигнув Петьке, снял с себя военные штаны и, ни капли не смущаясь, за штанами вслед уверенно снял трусы... Петька смотрел на Толика, не скрывая любопытства, – невысокий стройный Толик, и без того похожий на старшеклассника, теперь, в голом виде, казался Петьке вообще не солдатом, а пацаном, каких Петька едва ли не ежедневно видел дома – на местном пляже... У Толика была аккуратная, по-мальчишески оттопыренная попа, и Петька, глядя на попу Толика, подумал, что ему, Петьке, тоже сейчас будет нужно намазывать свой член кремом, но «младший солдат» Толик сказал, что крем не потребуется, – наклонившись к Петькиному члену, Толик послюнил член губами и, подмигнув Петьке еще раз, повернулся задом... За раскрытой дверью вагона уже были почти сумерки, и потому в вагоне тоже было сумрачно... солдаты Рома и Саня спали, мерно покачиваясь под колёсный перестук... «старший солдат» Паша, щелкнув зажигалкой, поднес язычок пламени к сигарете – солдат Паша закурил, глядя с улыбкой на растерявшегося Петьку, – попа у Толика была небольшая, белая... Толик, раздвигая колени шире, наклонился – опёрся на локти, и две половинки-булочки перед Петькой разошлись-раздвинулись в разные стороны, – Петька увидел в центре, между распахнувшимися ягодицами, ямку-воронку – круглое, мелким конусом вдавленное вглубь очко было без волос, как у мальчишки, только-только вступающего в пору своего взросления ... волос вокруг сжатой дырочки не было, но не было их не потому, что они у Толика не росли, а потому, что все волосы, которые обычно обрамляют у взрослых парней очко, «средний солдат» Рома «младшему солдату» Толику удалил – аккуратно повыдергивал, поскольку «старшим солдатам» Паше и Сане больше нравилось «очко мальчиковое»... впрочем, Петька ничего этого не знал и знать не мог, – стоя на коленях перед попой Толика, Петька вдруг почувствовал растерянность...
     - Ну, Питюн... чего растерялся? – выпуская изо рта сигаретный дым, «старший солдат» Паша пересел чуть ближе. – Вход в массажный салон видишь?
     - Что? – не понял Петька.
     - Очко... очко, Питюн, видишь?
     - Вижу..., – отозвался Петька, не двигаясь.
     - Вот... это и есть, Петя, парадный вход – вход в салон массажа. Направляй... направляй туда писюн! – неожиданно скомандовал «старший солдат» Паша, и Петька, невольно подчиняясь командному голосу «старшего солдата» Паши, «направил», – у самого основания держа двумя пальцами – большим и указательным – свой возбуждённо торчащий член, Петька чуть подался вперёд, приближая головку члена к «парадному входу в салон массажа»... залупившаяся головка Петькиного члена коснулась конусообразной ямки-воронки – Петька упёрся членом в сжатую, стиснутую дырочку и, почувствовав, что член дальше не идёт, снова посмотрел на «старшего солдата» Пашу; солдат Паша тихо рассмеялся:
     - Толян... кончай баловаться! А ты, Петюн... ты жми... жми вперёд – не ссы!
     Петька нажал – надавил головкой в центр коричневого кружочка, но мышцы сфинктера были плотно сжаты, стиснуты... и Петька, вновь не продавив очко солдата Толика – не проникнув в дырочку членом, беспомощно посмотрел на «старшего солдата» Пашу.
     - Не получается..., – растерянно проговорил Петька.
     «Старший солдат» Паша вновь тихо засмеялся:
     - Толян! Кончай, бля, выделываться... Питюн это делает в первый раз, а ты ему козни строишь – целку изображаешь..., – солдат Паша, «ругая» солдата Толика, быстро выдавил на палец вазелин и, заговорщески подмигнув Петьке, так же быстро сам – своим пальцем – размазал вазелин по головке Петькиного члена.
     - Пусть еще раз попробует..., – отозвался Толик, стоящий к ним задом и потому не видевший, как «старший солдат» Паша быстро помогает Петьке. – Дорогу осилит идущий...
     - Сейчас он осилит..., – пообещал Паша, с трудом сдерживая смех. – Давай, Питюнчик... одной рукой держи его за бедро, а другой – приставляй головку к очку и жми что есть силы... понял? Главное, ты не бойся – жми что есть силы...
     Петька, невольно улыбаясь – глядя на «старшего солдата» Пашу с благодарностью, молча кивнул. Приставив голову, Петька так и сделал – одной рукой схватив Толика за бедро, он пальцами другой руки снова направил