risu inepto res ineptior nulla est...
поехали?

1. ВСТРЕЧА В ПУТИ

Я оказался
в случайной компании...
О голубых зашел разговор...

тема избитая!..
но – один парень
заволновался, – типичный монтёр!

Забеспокоился...
Нервный... субтильный, –
право, такому лучше не пить! –

он то смеялся...
то гневался сильно...
и всё порывался кого-то убить...

Кого?..
Мы сидели под Петербургом
в деревне глухой, занесённой снегом...

а за окном
бушевала вьюга...
и мат прерывался взрывами смеха...

Тема –
избитая?
В пьяном угаре
под Петербургом семь молодцов

«тему избитую»
вновь избивали –
дым содрогался от злых голосов...

Громко
кричали о пидарасах,
пьяно смеясь над каким-то Серёжей...

«Пидоры
все!» И я соглашался,
не признаваясь им, что я тоже...

«Все!»
(кроме этих, тесно сидящих
вечером поздним под Санкт-Петербургом?), –

нервно кричал
возбудившийся мальчик...
А за окном куролесила вьюга...

Я думал
о них... о себе... и о многих,
живущих и живших под вечной Луной...

и что
у монтёра стройные ноги...
и что он такой же, как я, голубой...

и что
его тёмная ненависть – это
неясное чувство, что он за бортом...

Звенели стаканы
в дыму сигаретном...
вопило в монтёре его естество:

кричал он –
пристрастно, угарно и пьяно...
а в этот момент австралийский моряк

на сухогрузе,
идущем в Панаму,
юнге ломал пацанячий целяк...

Громко
смеялись они... а в Маниле
в эти мгновения – что за страна? –

неутомимо
друг друга любили
два черноглазых, как ночь, пацана...

С жаром
кричали... а в это же время
члены в сушилке стояли упруго –

в воинской
части южнее Тюмени
два новобранца ласкали друг друга...

Шумно
они возмущались... а где-то
в эти минуты в далёком Чикаго

старший
кадет молодого кадета,
изнемогая, в гостинице трахал...

Слушал я
молча... а в Сан-Себастьяне
в эти минуты французский матрос,

голубоглазый,
весёлый и пьяный,
лапал мальчишку, целуя взасос...

«Пидор!» –
кричали... и в эти минуты
парню Серёже где-то икалось, –

смачно
его обсуждали, как будто
в нём было дело... Вьюга металась

под
Петербургом... а в Кисангани
в это же – в это же самое! – время

трахались в зад
африканские парни...
трахались парни южнее Тюмени...

дёргалось тело
смазливого юнги...
жарко сопели два голых кадета...

я – в это время! –
под Санкт-Петербургом
весело думал, дымя сигаретой,

что
у сидящего рядом монтёра
стройные ноги... и что их на плечи

я бы
забросил, и – до упора...
вмиг бы забыл он дурацкие речи!

Никем
не согретый
в задроченном детстве, –
я таких в жизни видел не раз, –

он оказался
со мной по соседству,
несостоявшийся педераст...

Пили...
а рядом, в соседнем доме,
под одеялом членом играя,

мальчик
Андрюша о мальчике Роме
думал и думал... и, замирая,

слушал
Андрюша стенания вьюги, –
выла она, лютовала за стенкой...

Мальчик
Андрюша думал о друге,
под одеялом сжимая коленки...

2. КСТАТИ...

бывает нечто,
о чём говорят: «смотри, вот это новое»,
но это было уже в веках, бывших
прежде нас*:

Адам,
воспылавший к Еве,
сотворённой из его ребра...

Христос,
тридцатитрёхлетний,
выделявший ученика Петра...

Зевс,
влюбившийся страстно
в отрока по имени Ганимед...

Солон...
Гиппократ... Гораций –
великий античный поэт...

Ионафан,
Давида любивший
(Первая книга Царств)...

Нарцисс,
над водой застывший...
НЕТ ОТ ЛЮБВИ ЛЕКАРСТВ!

Мифы...
Легенды... Реальность...
Куда мы ни бросим взгляд,

гомо...
сплошь! – ...сексуальность
находим: за рядом ряд...

древние
греки... и иже с ними,
жившие в давние времена...

юноши
Спарты... мужчины Рима...
Античность – сплошная голубизна!

Это –
в Европе. И то же – в мире,
от Азии до Америки Южной:

мужчины
мужчин изначально любили
во все времена – отрицать не нужно!

Солдаты...
Философы... Полководцы,
изменившие истории ход...

и самый
великий из них – Македонский!..

Но даже бессмертные смертны...

Вперёд
время летело –
пришло христианство,
и с ним, как Янус, двойной стандарт:

папы римские –
Пий... Бонифаций... –
предпочитали мальчишеский зад,

a смертных –
простых! – на кострах сжигали
как совершивших «содомский грех», –

две
тысячи лет двойной морали...
А мир неделим и един для всех!

Микеланджело,
Леонардо да Винчи –
гении-геи на все времена, –

и Вовка,
пацан симпатичный,
который мне целку сломал

в далёком
цветущем апреле...
мне было немного лет, –

муть
подростковых томлений
прорезал спасительный свет...

Валерка,
шептавший: «Тихо...»
и – целовавший в губы...

Герои
античных мифов...
Живущие рядом люди...

Рыцари...
Тамплиеры...
Скульпторы... Живописцы...

Пламенные
революционеры...
Смазливые гимназисты...

Овидий...
Поэт Жуковский...
Поэт Михаил Кузмин...

Композитор
Пётр Чайковский...
Автор «Сонетов» Шекспир...

Лермонтов,
написавший
«Юнкерские поэмы» –

сам
юнкеров ебавший,
как Байрон, не чужд был темы...

Толик –
весёлый парень! –
друг отшумевших дней...

Не каждый
десятый – Байрон,
но каждый десятый – гей.

Нужно
десятки... сотни страниц,
чтоб перечислить всех,

кто
был известен, был знаменит, –
не говорю о тех,

кто
не оставил в истории след,
но тоже любил парней

тайно ли,
явно ли – разницы нет, –
каждый десятый – гей!

(«Этой
статистике мы не верим!» –
те говорят, по ком

колокол
звонит...) Г. В. Чичерин –
дел иностранных нарком...

Пётр Великий...
Гай Юлий Цезарь...
главный чекист Ежов...

Гоша –
из ЖЭУ смазливый слесарь...
издатель Дима Лычёв,

чью –
об армейской службе – книжку
я прочитал взахлёб...

Ваня К.,
краснодарский парнишка,
на которого у меня встаёт...

Я сам,
пассажир транзитный,
в детстве считавший, что

быть
педерастом стыдно, –
пацан, чьё детство прошло...

Века
пролетали, как миги...
тащились – как черепахи...

Что
оставляем мы? Книги –
любовь свою на бумаге...

ШКОЛЬНИКИ
КУРЯТ В СКВЕРИКЕ...
ДОКУРЯТ... ПРИДУТ ДОМОЙ

И БУДУТ
ЛЮБИТЬ СВОИ ЧЛЕНИКИ –
КАЖДЫЙ СВОЕЙ РУКОЙ...

Смена
тысячелетий...
Жизнь – свеча на ветру...

Может,
я в Интернете
завтра Тебя найду,

и –
станешь ты Антиноем...
а может быть, Адрианом...

...Ветер
за стенкой воет.
Андрюша под одеялом,

сжав
в кулачке упругий,
пышущий жаром уд,

о Ромке –
о лучшем друге –
мечтает... и сладкий зуд

в дырочке,
туго сжатой –
девственно-непроткнутой,

тлеет,
чтобы пожаром
вспыхнуть через минуту...

3. ДОМ НА ОБОЧИНЕ

Мальчик
Андрюша хочет...
...а рядом, в соседнем доме,

пьяный
монтёр бормочет,
что он – лично он! – не гомик,

что он –
лично он! – не может
понять, что за сладость, если

парень
в зад мужеложит
парня... «Вот ты! – мы вместе

сидим, –
ты можешь представить,
что ты...» Я икаю: «Нь-ет!»

«Вот!
Ты правильный парень!»
«Да!» – говорю в ответ.

(В клейком
безмолвном стоне
пододеяльник, – в полночь

рядом,
в соседнем доме,
мальчик Андрюша кончил...

а где-то
стучат колёса –
поезд летит вперёд:

в тамбуре
у матроса
пьяный студент сосёт...

а где-то
между ногами
смутно белеет зад:

койка
скрипит в казарме –
солдата ебёт солдат...

а где-то
смазливый школьник
колени к груди прижал,

подставив –
всего за стольник! –
попу...) «А он сосал!» –

и снова:
«Кто б мог представить!» –
я слушаю про Серёжу –

про то,
как его застали
в сарае сосущим... «Рожу

вообрази...
придурок...» –
смеётся монтёр – и снова,

вдавливая
окурок
в тарелку из-под жаркого,

он
меня убеждает,
что «педиков ныне море!»...

«Точно!» –
не возражаю, –
с пьяными я не спорю,

и он –
«пацан настоящий» –
пьяно меня обнимает, –

я знаю,
ч т о это значит...
но делаю вид, что не знаю:

в этом
случайном доме,
где сам я – случайный гость,

негде
ему, родному,
ноги раздвинуть врозь,

чтоб
объяснить приватно,
к т о он на самом деле...

Смачно
ругаясь матом,
никем не проткнутый педик,

не слышавший
про Ахилла
и друга его – Патрокла,

мусолил
неутолимо
про то, как в сарае кто-то...

и сызнова –
вновь и снова...
в сотый, быть может, раз! –

я слушал
рассказ монтёра
про чей-то чужой экстаз...

Меня
называя братом,
он тискал моё плечо...

И...
можно бы, да... не надо, –
всю ночь я гасил торчок...

............
...................................
............

А утром,
шагнув с порога
в белое море снега,

я
прокричу – ей-богу! –
в даль голубого неба:

- Эге-ге-гей! –

и крик мой
с веток сорвёт ворон...

я кончил...
во сне...

4. POST SCRIPTUM

В трусах было сыро... –

Сон
приснился мне...
и – как мальчик,
я сладко во сне спустил...

Ещё б
не спустить! так смачно
монтёр молодой вопил

о педиках...
о Серёже,
сосавшем в сарае, – о

гействе
и мужеложстве
так жарко вопил он, что

когда мы –
уже под утро –
вдвоём на полу легли,

укрывшись
одним тулупом,
я кончил под вой пурги...

...Легли
мы с ним, «как мужчины» –
строго спина к спине, –

без всякого,
блин, интима
уснули... но я во сне –

привычка
такая, что ли? –
к очку развернул лобок

и, жарко
обняв монтёра –
вдавившись в него чуток,

стал
под тулупом общим
через штаны о зад

тереться,
пока не кончил...
Я, право, не виноват,

что
до сих пор мне снятся,
как в юности, сны... и я

во сне
облегчаю яйца –
кончаю во сне... Хотя

для секса
найти партнёра
сегодня проблемы нет,

но –
выпало спать с монтёром,
и я... его воплям вслед,

словно
сопливый мальчик
в отроческих мокрых снах,

обильно
во сне испачкал
спермой трусы и пах...

«...он
из-под душа, словно
Зигфрид, навстречу мне

вышел –
смазливый, стройный
мальчик...

на писюне
капли воды сверкают, –
взяв полотенце, сам

медленно вытираю
тело его...

и там
я вытираю нежно:

отрока чуть нагнув,
целку ласкаю –

между
двух половиной тру...

Сладкий
смазливый мальчик –
бред? наважденье? сон?

Став на колени, «пальчик»
трогаю языком, –

членик
торчит упруго...
отрок – смазлив и юн...

губы
сжимая туго,
жарко сосу писюн...

Шелковый
кустик черных
над писюном волос...

членик –
горячий... твёрдый...
Нравится? – Не вопрос!

Вытер его – и в спальню
сам на руках несу...

свежесть его дурманит –
в губы юнца сосу...

Фрукты...
Фужеры... Свечи...
Пьём по глотку вина...

Вьюжный
московский вечер...
а на душе – весна!

Скрипочка Страдивари –
тело его... смычок –
мой язычок... –

играю
между упругих «щёк»:

юный
смазливый школьник
ноги раздвинул врозь –

девственно
сжатый «нолик»
нежно целую... сквозь

эти врата ни разу
не проникал никто, –

мальчик
с «мышиным глазом»
стонет в экстазе...

О,
право же,
он не думал,
что можно ТАК любить!..

В целку вжимаю губы...

и –
мой язык скользит,
словно сверло, по кругу, –

жарко
сопит пацан...

дырочка сжата туго –
заперты двери в храм, –

губы
сильней вжимаю

в нежный
мальчишкин зад...

Щёки его пылают...
Негой струится взгляд...

«Щёк» пацанячих нежность
сводит меня с ума –

губы
вдавив в промежность,
трахаю пацана,

словно горячим жалом,
кончиком языка –

губы кусая, малый
бьётся в моих руках...

«Всунь туда...» – он бормочет...
В голосе – страсти дрожь...

«Выеби... – мальчик просит, –
выеби!!!»

Невтерпёж:
он прогибает спину,
задик вздымая ввысь...

Целочку вазелином
смазываю...

«Держись...» –
я прошептал и цепко
бёдра в ладонях сжал...

замер мальчишка...

крепко
чудо в руках держа,
в маленькую воронку
членом упёрся –

ну...

вскрикнул мальчишка
громко! –

сбил я ему
резьбу...

и –
он в руках забился...
Поздно, мой милый! Ох...

медленно
хуй вдавился
в дырочку между ног...

Пломбу сорвал я –

«нолик»
в букву большую «О»
вмиг превратился, –

«Больно! –
заегозил он. – Бо...»

Больно...
Конечно, больно –
всё-таки, в первый раз...

Юный
московский школьник...

ВЕЧНЫЙ, КАК МИР, ЭКСТАЗ!

...Зигфридом из-под душа
мальчик шагнул ко мне...

Кто он?
Сергей?.. Андрюша?..

Где –
наяву? во сне? –
нежной горячей попкой,
ойкая, крутит он?..

Юный Ахилл?..
Патрокл?..

Или он –
два в одном! –

словно
царевич критский –
маленький Андрогей?..

...ойкая,
он двоился
в пламени двух свечей:

дёргаясь
так и этак,
задиком он вращал, –

бёдра сжимая крепко,
я пацана качал...

Выла
за стенкой вьюга...

и – не жалел я сил:

хуй мой,
обжатый туго,
в храме любви скользил...

О,
эта норка между
пышущих жаром «щёк»...

две
половинки нежных
бились о мой лобок...

Тени
крестообразно
дёргались на стене...

Было ему тринадцать**,

и –
двадцать девять мне, –

был ли уже декабрь,
или – январь ещё...

...жарко
вдавившись в задик –
между горячих «щёк»! –

кончил я...

О,
ПОД СЕНЬЮ
ВЕЧНОСТИ – СЛАДКИЙ МИГ!

Греческих академий
классика...

Ученик...

8.

Мальчик
смазливый – в роли
«мальчика», – неофит –

хуем
проткнутый школьник...

...До-
христианский Крит –
остров в Эгейском море,

где
тысячи лет назад
считали, что опозорен

мальчик,
чей юный зад
не возжелал мужчина, –

горе для всей семьи...

нашедшим же
половину –

во славу
гомолюбви! –

на Крите
слагали песни
в те дальние времена:

жил мальчик
с мужчиной вместе,
как с мужем живёт жена.

В древности
знали твёрдо:
ЮНОСТЬ БИСЕКСУАЛЬНА...

...крепко
сжимая бёдра –

выебав
в жопу парня,

в нежные полусферы
пах я вдавил,
кайфуя –

храм
освящая спермой,
в попу струю тугую
выпустил я...

и время
остановило ход...

Кончил –
иссякло семя... –

встретили Новый год, –

руки
разжал я – мальчик
медленно соскользнул
с хуя...»***

Куда,
обманщик?! –

...словно свечу задул
кто-то... и я –
проснулся...

рядом монтёр лежал,

по-геевски
повернувшись
задом ко мне... Я встал –

вылез
из-под тулупа,
оставив горячий зад,

который
во сне я... Глупо?
Но... я же не виноват,

что
этот монтёр так жарко
всю ночь напролёт вопил

о педиках...
сам накаркал:
уснули – и я спустил,

прижавшись
к очку монтёра...
Я педераст... А он?

Кто мы
теперь? Партнёры?..
...Странноприимный дом,

пронизанный
вожделением,
покину я поутру –

кончится
извержением
ночь эта, – я уйду

(от этого обалдуя,
от этого сумасброда,
от этого буйнопомешанного,
пусть слушают этот пьяный бред
его друзья... Он не знает
основы основ всей философии,

а именно:
ПОЗНАЙ САМОГО СЕБЯ,

он воображает, будто видит сучок
в глазу ближнего своего,
и при этом не замечает,
что

у него у самого
торчит в каждом глазу
по толстенному бревну.****),

оставив
записку: ПАРНИ
СПАСИБО ЗА – что? – НОЧЛЕГ

Подумаю...
и – добавлю,
палкой взрыхляя снег:

С НОВЫМ
ВАС ГОДОМ! ПАВЕЛ, –

под
куполом голубым

я
на снегу оставлю
этот автограф им,

в жизни
не прочитавшим
ни одного сонета –

ни
одного! – и даже
не слышавшим о поэтах

Дмитриеве... Уайльде...
Уитмене... Кузмине...

Монтёр –
длинноногий парень –
проснётся... и обо мне

спросит:
«А где же Паша?»
Услышит в ответ: «Ушел...»

«Жалко...» –
невольно скажет...
и – поспешит за стол,

чтобы
опохмелиться...
Вот, собственно, весь сюжет

про то,
как пацан томится
в свои двадцать девять лет

и очень
«не любит» – очень! –
Серёжу и голубых:

над ними
взахлёб хохочет,
клеймит неустанно их,

а
в это же время где-то...
А ранее – остров Крит...

Солдаты...
Юнцы... Поэты...
Ах, как голова болит!

Нальёт
себе. Застаканит.
И снова... О чём рассказ?

О том,
как обычный парень –
нетрахнутый педераст –

в деревне,
от снега белой,
под городом Петербургом

томится
душой и телом...
мечется, словно вьюга,

между
своей ПРИРОДОЙ
и ПОЛОВОЙ МОРАЛЬЮ, –

не
для него свобода:
вечно провинциальный,

злится он,
что не может
сделать свой личный выбор,

и...
жарко клеймит Серёжу, –
ещё бы! ему обидно,

что парень –
Серёжа этот,
застигнутый им в сарае –

сумел
одолеть запреты...
Бедный монтёр! едва ли

осознаёт
он внятно,
что не в Серёже дело...

просто
ему приятно
порассуждать на тему...

и он
говорит... хохочет...
стучит кулаком... грозит...

Глупый
пацан... А впрочем,
кто ему объяснит?

5. ПОСТПОСТСКРИПТУМ
(варианты последней строфы)

1. Никем не проткнутый, в школе
он чаще других парней
ругался словечком «гомик»,
и вот – извращённый гей.

2. «Педики!», «Пидарасы!» –
тащится он вербально
и так ненавидит страстно,
что впору... помочь бы парню!

3. Видно же, что он хочет,
не понимая сам...
А то, что взахлёб хохочет...
жалкий самообман!

4. Такие, как он, рисуют
фаллосы в туалете...
Томятся... а жизнь – впустую...
Монтёр – непроткнутый педик.

5. Будировал он компанию:
«Повсюду они!» – хрипел...
ПОДАВЛЕННЫЕ ЖЕЛАНИЯ
СТРАШНЕЕ ИНЫХ ХИМЕР.

6. Он голову всем морочил,
и голос его звенел...
Бедный пацан... А впрочем,
я его отымел.

7. Монтёр хохотал полночи –
о голубых вопил...
Глупый пацан... А впрочем,
я б его полюбил...

8. «Педики!» – это слово
с губ его поминутно
слетало... и тут же – снова
билось в губах. Как будто...

9. ТЕМА ДАВНО ИЗБИТА,
И ВРОДЕ ВОПРОСОВ НЕТ...
НО – НЕ ВЕЗДЕ ИЗЖИТО
НЕВЕЖЕСТВО... Всем привет!

31.12.1999
20 час. 40 мин.
-----------------------------------------
     * Книга Екклесиаста, или Проповедника, 1:10;
     ** Любимый город может спать спокойно. В действительности младшему участнику гомоэротической сцены накануне, то есть за день до участия в описываемых событиях, исполнилось полных четырнадцать лет, и, таким образом, лирический герой, от лица которого ведётся повествование, как законопослушный гражданин и добросовестный налогоплательщик даже во сне – даже во сне! – не позволяет себе нарушить действующий на момент сна УК РФ, – герою, законопослушному гражданину, заплатившему все налоги, снится секс с четырнадцатилетним тинэйджером, но никак не с тринадцатилетним малолетком. Употребление слова «тринадцать» для указания возраста сексуального партнёра, добровольно выполняющего пассивную роль в анально-генитальном акте, обусловлено здесь подходящим количеством гласных звуков в слове, – слово «тринадцать» вместо слова «четырнадцать» употребляется автором исключительно во избежание нарушения гармонии стихотворной формы. Таким образом, пламенные борцы с педерастией (а также разнообразные пидоры – латентные либо неудовлетворённые гомофилы, вольно или невольно маскирующиеся под гомофобов), могут, как принято говорить в таких случаях, отдыхать, – my favourite town can sleep queitly. (Прим. автора.);
     *** Фрагмент (окончание главы седьмой – начало восьмой) из сожжённой поэмы «О!» (Прим. автора.);
     **** Франсуа Рабле. Гаргантюа и Пантагрюэль. – М., Изд-во «Правда», 1991, с. 350.