Солнышко (предыстория) II

-В моей жизни всегда были женщины. Без ложной скромности замечу, что довольно рано повзрослел. Во всех смыслах этого слова. Так что тягу к противоположному полу я впервые почувствовал фактически в детском возрасте, в десять лет. В детдоме с «этим» делом всё довольно просто. Всегда есть девчонки, которые дают. Не то что бы типа как шлюхи – за деньги или ещё за что – то. И в то же время не какие-то там давалки, дающие всем без разбора. Нет, как раз в этом плане наоборот, совсем не каждому даст такая. Наверное, нужно соответствовать каким-то ихним стандартам внешнего вида или образа поведения. В общем, как бы то ни было, в эти стандарты я всегда вписывался. До сих пор с легкой ностальгией вспоминаю свой первый раз. В туалете, по быстрому, мне 11, ей 14, удовольствия практически никакого, разве что приятное чувство усталости и удовлетворения. Которых, кстати, на следующее утро как ни бывало. Вот такая вот фигня.

К любой другой любви, кроме гетеросексуальной, меня никогда не тянуло. Честно говоря, все эти педики, любители похлестать плетьми по жопе, любители переодеваний и прочие мне были по барабану. Никогда не испытывал к ним ненависти, иногда только посмеивался над откровенно необузданной фантазией всяких таких личностей. Честно говоря, у меня всегда в голове были такие типа рамки того, что делать можно, и того, чего нельзя. Как же, сука, время всё так расставило, что на всякие рамки эти я стал смотреть не взглядом фанатика, строго следующего заданного не им самим курса, а взглядом человека, твёрдо понимающего, что его привлекает, что ему нравится. Сознательно выбирающего из множества путей быть счастливым, тот единственный путь, который подходит ему. И при всём при этом, взглядом человека с чистой совестью.

Не нужно делать сразу такое лицо, будто бы я накосячил и оправдываюсь. Нихрена подобного. Если бы я потакал своим слабостям, и мозги мои находились бы не в голове, а в головке, то не говорил бы всего этого. Не, это всё не то. Здесь – другое.



Когда я забрал Алину из её опустевшей квартиры, для меня это было просто существо. Может, грубо скажу, но ощущения сродни тех, как если бы соседка перед отъездом заставила тебя следить за своим котом. Я никогда ни о ком всерьёз не заботился, понимаешь? А тут ведь ребёнок. Девочка. Да ещё и вроде как крестница. С пацаном, наверное, было бы совсем по-другому.

Я привез её к себе. Ей было шесть лет. Она не знала о том, что случилось с родителями. Я ошибался, думая, что она даже не догадывается. В общем, я попробовал сделать её жизнь похожей на ту, что была у неё прежде. Само собой, тогда я ещё не знал всех нюансов их житухи. Я думал, что она жила в сказке. И я стал пытаться делать так, чтобы Алине не казалось, что сказка закончилась. Честно говоря, у меня плохо получалось. Всё-таки образ жизни сказывается на характере, что бы там не говорили. Я мало уделял девочке внимания. Мои мысли до сих пор занимала смерть её родителей, я занимался этим вопросом.

И честно говоря, я испытывал удовлетворение собой, оправдываясь тем, что у ребёнка есть крыша над головой, есть еда, питьё, одежда, ну и всё в этом духе. И как выяснилось, девочке действительно было неплохо в то время. Не было ссор, скандалов, криков незнакомых нетрезвых людей. Но всё-таки я занимался своими делами, большую часть времени был занят. Она была предоставлена сама себе. Нет, конечно, несколько раз Алина подходила ко мне с просьбой или порисовать или повырезать с ней. А я как бесчувственный гондон всегда отмахивался от неё, каждый раз отмазываясь одним и тем же способом. «Прости, малыш, я занят очень. Потом как-нибудь обязательно. А сейчас давай сама, хорошо?». И когда девочка встречала меня, всегда чуть ли не подпрыгивая от радости, я постоянно находил повод избавиться от её присутствия в радиусе трёх метров от себя.

И, короче, один раз вечером позвонили на сотку. Где-то полдвенадцатого было, Алина спала уже. Баба звонила какая-то, про родителей Алины спрашивала. Ну, я ей ситуацию обрисовал, в конце брякнул, наверное, черезчур громко: «Умерли они, разбились две недели назад в машине». Поговорил, трубу положил, слышу в комнате, где Алина спит какие-то всхлипы. Поднимаюсь, иду к ней. А она оказывается, не спала и всё услышала. Глаза уже на мокром месте. Думаю, чё делать? Соврать? Всё равно же рано или поздно вылезет всё наружу.

Посадил её перед собой. Рассказал, мол, так и так. Конечно, всё красиво обрисовал. Сказал ей, что они на небе, им там хорошо, что они на неё смотрят оттуда. Она это всё уже без всхлипов выслушала. Вверх в окно посмотрела. Медведя своего обняла покрепче, закуталась в одеяло, отвернулась к стенке. А я, мудак такой, не нашёл ничего лучше чем сказать «Это ничего, всё будет хорошо» и уйти дальше смотреть телевизор. “Ничего”… Конечно блин, у девочки родители погибли, а я – “Ничего”…

После всего этого как-то телевизор в глаза не лез вообще. Я в душ сходил, спать лёг. Уже почти уснул. Чувствую, руки коснулось что-то. Голову поднимаю. Алиночка. Стоит перед моей кроватью, мишку в руках держит. Я спросонья: «Что такое, что случилось?». Она тихо так: «Можно с тобой?». Такая маленькая, худенькая, беззащитная. А тут ещё такая информация про родителей… Пускаю Алиночку к себе, ложится на бок, спинкой ко мне. Ещё знаешь, подрагивает, как будто от холода, хотя дома тепло было, батареи. Я получше укрываю её. Глажу по спинке. Говорю что – то. Уже не помню, что именно. Но что-то о том, что обещаю, что всё будет хорошо. А сам себя таким говном чувствую.

И тут вдруг такую нежность к ней почувствовал… Почувствовал себя таким нужным… Обнимаю малышку, глажу легонько по каштановым чуть вьющимся волосикам. Она поворачивается ко мне. В темноте вижу, она слегка улыбается. Это не довольная улыбка, а скорее благодарная. Алина без слов обняла меня за шею. А я… Как я мог себя чувствовать тогда? Было тепло в груди, было невообразимо мило, ничего большего. Я гладил ей спинку, пока она не заснула. Убрал её ручки со своей шеи, встал, подоткнул ей одеяло. Ушёл спать на диван. Я не люблю спать с кем-то в одной кровати. Просто я ворочаюсь, когда сплю. Да и эрекция по утрам…

Наутро проснулся в чудесном настроении. Решил, что пора что-то менять. Нельзя забивать на девочку. Суббота была. Думаю, нужно устроить ей праздник. Поднимаю её, говорю, что сегодня поедем в парк аттракционов или куда-нибудь ещё. Девочка заметно оживляется. Улыбка от уха до уха, глаза горят, честное слово... Завтракаем, Алиночка приносит кучку своей одежды, спрашивает, что ей одеть. Вместе выбираем что-то. Едем в парк.

В парке я старался уделять девочке максимум внимания. Было классно смотреть, как она катается на аттракционах, улыбаясь мне. Гулять с ней по парку, покупать ей мороженое, идти туда, куда меня тянула за руку Алиночка. Даже просто было приятно видеть, что она отвлеклась. Уже вечером по пути к машине я заметил, что девочка устала. Я взял её на руки. Сама она ни за что не напросилась бы. Нёс её и думал, что всё-таки она для меня не обуза. Она для меня словно праздник. А она улыбалась мне. Это она любит больше всего на свете – улыбаться.

В общем, шло время. Я узнал всю историю жизни родителей Алиночки и ещё раз убедился, что всё делаю правильно. Я заметил, что стал меняться. Она стала менять меня. Я перестал покупать полуфабрикаты из супермаркета – ведь они вредны. Вместо этого я стал готовить, хотя особо никогда не умел. Как оказалось, в этом нет ничего сложного. Фантазия, кулинарная книга и передача Смак с Ургантом по субботам по первому. Алина всё чаще хотела проводить время со мной. Хотя и во двор, конечно, тоже выходила гулять.

Когда я возвращаюсь, девочка встречает меня, когда я смотрю телевизор, она обязательно рядом, я стал даже сам укладывать девочку спать. Из интернета вытащил пару сказок, на их основе каждый раз придумывал что-нибудь новое, что рассказывал Алине, пока она не засыпала. И чего только мы не делали, и рисовали, и играли, и просто иногда бесилились. Я делал всё как мог и как умел. И мне было достаточно.

Уже сейчас я понимаю, что я наверное всё-таки перестарался. Знаешь, почему? Потому что судя по всему всем этим я заставил девочку полюбить меня. И даже не полюбить. Влюбиться. Она буквально не отходила от меня ни на шаг. Она постоянно говорила мне, что я хороший, спрашивала, люблю ли я её. Я отвечал что люблю. Но тогда я не любил. Я скорее опекал. Так проходил месяц, другой. Чего ей могло не хватать?

Чего могло не хватать шестилетней девочке? Всё было как надо. Я серьёзно так думал. Я не понимал, что Алина – необычный ребенок. Алина не по годам развита в некоторых вопросах. Порой меня просто в аут выкидывало от того, что она говорила, как она понимала. За несколько месяцев мы стали настоящими друзьями.

Что и когда меня начало напрягать? Когда Алинка перестала меня стесняться. Тогда уже была весна, Алина стала ходить по квартире так, как ей хотелось. И в трусиках и без трусиков. И я не придавал бы этому никакого значения, если бы девочка не стала в открытую заставлять меня обращать на неё внимание. Она откровенно позировала, нарочно переодевалась при мне, просила остаться с ней когда она принимала ванну, при этом уверяя меня, что почему то включается слишком горячая вода, а она не знает, как выключить. Хотя раньше мне достаточно было включить ей воду, уйти, а выключала она сама.

Я стал замечать её красоту. Она очень, очень красивая, и это правда. Но я всё равно относился ко всему этому как к игре. И один раз утром в воскресенье Алиночка сидела на стуле спиной ко мне, как всегда в одних трусиках, я расчесывал девочке волосы. Расчесывать детские волосы очень приятно. За несколько месяцев я наловчился это делать. Но в тот раз как-то не так рукой с расчёской дёрнул. Нечаянно само собой. Девочка вскрикнула. Я не знаю, почему я сказал это, как-то на автомате получилось. Я сказал: «Ой, прости, любимая».

Я сам ещё не понял, что сказал не совсем то, что хотел, Алиночка повернулась ко мне встала на стул на коленки. Прямо на меня посмотрела так. Потянулась ко мне. И вдруг поцеловала меня. Не чмокнула. Поцеловала. Маленькие детские губки на моих губах… Я никогда не думал, что это может быть так… Невообразимо приятно. Эта девочка любит меня, говорил я себе. Я тоже люблю её. Я понимаю это. Но зачем она целует меня? Кто я для неё?

Алиночка прижимала губки к моим губам секунд десять. Потом чуть отстранилась и говорит таким тихим, добрым-добрым голосом: «Ничего, Димочка, мне ничегошеньки и не больно. Ты ведь любишь меня! Ты ненарошно! Ты же хороший…».

Как ты думаешь, что я должен был сделать? Я конечно наругал её. Сказал, чтобы никогда больше так не делала. Сказал это громко, грубо… Сказал, но был нечестен. Я просто отшил её, хотя она сделала это просто так. Мне было приятно, я никогда не чувствовал ничего подобного. Не один поцелуй не сравнится с этим. В нём дыхание жизни. Он откровенен, невинен, лишен страсти и поэтому так ценен. Но я не хочу становиться извращенцем. Она ещё слишком мала. И она мне вроде как не чужая.

Алина… Конечно, она очень обиделась. Она не поняла, за что получила выговор. Я был прав, и прощения за излишнюю грубость просить не собирался. Но знаешь, Алинка довольно быстро забыла обо всём этом. Вообще, я был доволен, что она не грустит слишком сильно по родителям. Но именно после этого всё и началось. Как думаешь, может не стоило ей запрещать ничего, дабы не возбуждать в ней интерес?... В общем, через пару дней после этого, Алина вечером смотрела Шрэка в зале по телеку. Я доделывал отчёт у себя. Как доделал тоже пошёл в зал. Стали смотреть вместе.

Алинка развеселилась, стала беситься. То подушкой в меня кинет, то прыгнет с дивана на меня. Я думаю блин, не успокоится. Пофигу, подыгрываю ей, типа я Шрэк, хочу схавать принцессу. Наигрались, она устала, на диван завалилась на спину, запарилась, лежит, дышит глубоко. Я смотрю на неё и чуть не офигеваю – обе ладошки в трусиках. Говорю ей: «Ты зачем засунула руки туда?». В этот раз говорю негромко, просто интересуясь. Она смотрит на меня, отвечает: «Просто так. Так нравится». В голову нехорошие мысли полезли. Что она там делает? Надеюсь, не то, о чём я подумал. А если себе там натворила делов? «Чего там тебе может навиться? Ну-ка вытащи руки. Никогда так не делай. Так нельзя ». Девченка даже глазом не моргнула: «А почему нельзя так делать? Мама так делала». Нифига себе. Я беру и сам вытаскиваю её ручки из трусиков. «Потому что ты ещё маленькая и должна слушаться.

Будешь взрослая, будешь делать что хочешь». Алина невозмутимо: «А мама мне говорила, что так можно делать иногда, если у тебя нет дядьки». И смотрит на меня своими глазищами. Господи, ну и мама же у неё была. Я усмехаюсь: «Что за глупость? Ещё чего… Тебе вообще рано обо всём этом говорить. Нет дядьки… Да я прибью того дядьку, который к тебе подойдёт». Алина похлопала ресницами, скорчила рожицу. «А мне дядька не нужен! У меня есть ты…» Я рассмеялся, прилёг рядом с девочкой. «Малышка моя, ну что ты… Твоя мама имела в виду, что женщинам очень плохо, когда нет рядом мужчины. Ведь каждой тёте нужно, чтобы был дядя, который бы любил её. И каждому дяде тоже нужна тётя, которую он любил бы». Алина поднесла пальчик к губам в задумчивости. «А почему у тебя нет тёти, которую ты любишь?».

Знаешь, она тогда задела меня за живое. Один единственный раз в жизни я любил женщину. Наше расставание было ещё слишком свежо в памяти. Я не смог бы остаться в Германии после этого. Точно натворил бы глупостей. Пришлось мне отвечать Алине: «Ну знаешь, ещё совсем недавно я любил одну тётю из другой страны. И вроде бы она любила меня. А потом мы поссорились, разругались… Вот я и приехал зимой сюда». Девочка посмотрела на меня влюблёнными глазками, потом прикинь, придвигается ко мне, кладёт голову мне на грудь и такая говорит: «Это хорошо, что вы с той тётей поссорились.

А то бы ты не приехал ко мне». Я чуть не упал тогда, хотя и лежал. Что я мог сделать в тот момент, вот скажи мне, что? Я обнял Алиночку. Погладил ладонью по щеке, по волосам. Какие же у неё всё-таки волосы… Мягкие, нежные, приятно пахнущие детским шампунем… Словно сотканные из ангельской материи, они слегка разметались по поверхности дивана. Я собрал их все до последнего локона, пригладил так, как они и должны лежать. Я хотел возразить девочке, сказать, что-то о том, как я любил ту женщину, как я скучаю по ней… А вместо этого у меня вырвалось: «Я бы ни за что не оставил тебя одну, моя девочка». Она обняла меня своими тонкими ручками крепче, придвинулась ближе. Я уже не сомневался в том, чего она хочет. Я боролся с собой.

Господи, что же происходит вообще… Я не должен разрешать ей проявлять чрезмерную ласку ко мне. Я её крёстный, ей ещё и семи нет и… И… Но я не могу врать себе.

*Совесть – наглая сука. Когда-нибудь она прикончит меня, помяни моё слово. Если только прежде я не прикончу её.*

Я. Не. Могу.

Чуть отодвигаю от себя Алину. «Малыш, пойми, нельзя маленьким девочкам целовать взрослых мужчин. Нельзя». Она смотрит на меня чуть возмущенным взглядом. «А почему же нельзя? Разве это плохо?». Блин, она искренне не понимает. Я так считал тогда. Пытаюсь объяснить ей: «Это то, что можно делать только взрослым, и лучше, чтобы они любили друг друга. Алина, есть такие люди, которым очень нравятся маленькие девочки. Это плохие люди. Они заставляют детей делать ужасные вещи, делают им больно, чтобы сделать приятно себе. За это их сажают в тюрьму, но я бы таких вообще…»

Алина перебила меня и довольно эмоционально выпалила: «Если взрослые обижают детей, тогда они плохие! А если взрослые любят детей, тогда они хорошие!». Я сел на диване, Алина вместе со мной. Она подняла на меня свои карие глазки. Вдруг так довольно печально произнесла: «Наверное, ты очень любишь ту тётю, которая из другой страны... А я не хочу, чтобы ты её любил, потому что ты хороший, а та тётенька плохая. И…»

Девочка погрустнела. Я не люблю, когда она грустит. Начинаю чувствовать себя виноватым. Беру её себе на колени, сажу перед собой. Она не смотрит на меня, смотрит куда то вниз. Я рукой легонько приподнимаю её личико.

«Что “И”? Что ты хотела сказать мне?».

Она молчит. Кажется, она стесняется.

«Что, котёнок? Скажи мне» говорю я почти севшим от волнения голосом.

Девочка открывает глазки, так тихонько-тихонько отвечает мне:

«Мне страшно, что ты про меня забудешь и уедешь к той тётеньке в другую страну…».

Я не могу сдержать улыбку умиления. Она боится остаться одна. Ну как я могу допустить это?

«Ты что? Я никогда не уеду. А знаешь, почему? Потому что здесь у меня есть одна знакомая девочка, которую я никогда-никогда не брошу. А знаешь, как её зовут? А-ли-на! Её зовут Алина. Знаешь такую?». Она улыбается, кивает головой. Я вижу её чуть влажные розовые губки прямо перед собой. Если она опять поцелует меня сейчас, я не смогу оттолкнуть её. Я слишком люблю, чтобы отказать, обидеть, игнорировать. Я понял это только сейчас.

Зачем же тебе это, моя девочка? Она ложит свои ладошки мне на плечи. Неумело приближает свои губки к моим губам.

*Боже мой, какая же она... Скажи, Господь, если ты есть скажи, зачем ты, создавая такого ангела, поселил в нём желание? Зачем научил её выражать свою любовь именно таким образом, нехарактерным для большинства детей?... Зачем, в конце концов, ты меня наделил человечностью и любовью, сделав меня беззащитным перед магией этой маленькой феи, искренне любящей меня? Зачем…. Зачем псевдо морально-этическими рамками и общественными убеждениями, граничащими с заблуждениями, заставил меня почти убить в себе то, чем сам одарил меня, создавая? Умение любить. Несмотря на преграды, несмотря на возраст, несмотря ни на что.*

Я не могу сопротивляться. Нет, вру. Я не хочу сопротивляться.





********************************

Если есть отзывы, комментарии или желание обсудить рассказ, милости прошу

ivanitto_ent@mail.ru