Неистовый и порочный ("Джекилл и Хайд")

Эротическая зарисовка написана по мотивам мюзикла «Джекилл и Хайд».

Кратко о сюжете мюзикла:
С целью излечить своего душевнобольного отца, а заодно взять под контроль Зло во всем мире, Доктор Джекилл ставит на себе опасный эксперимент. Он принимает изобретенное им лекарство и превращается в «чистое Зло» по имени Эдвард Хайд, который тут же со всех ног бежит в бордель, не забывая по дороге колотить всех, кого надо и не надо, своей палкой. Похоже, что на практике идея Джекилла контролировать Зло со звонким треском провалилась…

Повествование ведется от лица Люси, одной из девиц борделя.

Непредвиденное перевоплощение: в поисках извращенных наслаждений Хайд пробует себя… в роли нижнего.

BERSERK AND PERVERSE (НЕИСТОВЫЙ И ПОРОЧНЫЙ)


ЭПИГРАФ:
Lust — like a raging desire,

Fills my whole soul with its curse!

Burning with primitive fire,

Berserk and perverse!

Страсть, как яростное желание,

Наполняет мою душу своим проклятьем.

Разжигая примитивный огонь,

Неистовый и порочный!

(Jekyll & Hyde)

— …Давай же, Люси! Еще! Еще!!! — словно безумный, рычит, сжимая зубы и сладострастно изгибаясь, мой неумолимый Эдвард Хайд.

Я задираю до лопаток его тонкую рубашку и, обхватив за талию, стегаю от души по голой заднице — в самом низу, порою попадая кончиком упругой трости между ног… В эти моменты мне становится ужасно тесно… там, внизу, и опьяняюще тепло, как будто я присела голышом возле горящего камина.

Я просто обожаю шлепать эту попку! Задиристую, пакостную, непослушную — под гибкой тростью из ротанга она так возбуждающе трещит… и без стыда краснеет, бесцеремонно выставленная напоказ! А ты все просишь драть тебя еще сильнее, сильнее и сильнее! Так, что твой… Хайд безжалостно впивается мне между бедер, на которых ты так нагло развалился! Твой плащ пренебрежительно заброшен в угол, а шляпа закатилась под мою кровать. Тебе, пожалуй, следует носить плотно застегнутый сюртук, а фрак придуман для пижонов, у которых крайне редко бунтует… нечто между ног!

Ну и растрепа же ты, Эдвард!

О, как же опьяняет щелкать пальчиками, игриво щекотать упруго заостренным язычком, трепетно скользить сосочками по этому упрямо сжатому пульсирующему отверстию… между двух крепких, как орех, упругих полушарий, так дерзко оттопыренных на волю из плена низко-низко спущенных штанов! Ах, эти непоседливые половинки, которые сжимаются порой сильнее, чем тиски!.. Особенно в тот миг, когда ты вдруг решительно и властно требуешь… яростной порки вместо всех этих забавных нежностей.

Редко клиенты просят у меня подобных ласк — иные даже помышлять о них боятся, но не ты! Тебе нужна безжалостная, как ты сам, рука, которая без лишних предисловий доставит тебе яростную боль на грани наслаждения, и доведет до торжества безумной эйфории! С каждым ударом ты вжимаешься в меня все глубже — и как только удается доставать?!.. Я, обессилев, опрокидываюсь на подушки…

— Куда! А кто работать будет?! — возмущенно вскрикивает Эдвард, призывно прогибая спину.

— Ну, хорошо, сейчас ты у меня получишь! — Я звучно, ровно десять раз, отчаянно стегаю его вдоль по ягодицам, не забывая с резким свистом пройтись по нежно-розовому анусу, и эта дырочка так ярко разгорается буквально на глазах! А в ушах у меня вибрирует неистовый, иступленный рык:

— Ну же, еще!.. Еще!!!

Сразу видно, что порешь мужчину — настоящего, неутомимого, сумасбродного и бесстрашного! А он, как тигр — вдоль и поперек полосатый и рычит! Я же дразнящими движениями пальцев неотвратимо призываю сладостную бурю — уже внутри него. Весь мир извне погас, как будто перестал существовать; во мне осталась жить только одна пронзительно-щекочущая искра, вот-вот готовая взорваться яркой молнией…

— Довольно, отдохни! — Он, извернувшись, вырывает из моей руки ротанговую трость и в несколько рывков доводит наши изможденные тела до закипающего, брызгающего в лицо всем праведникам, трусам и ханжам, неудержимо извергающегося оргазма. Протеста, бунта, отторжения себя и всех на свете! Мы бесконтрольно сотрясаемся в едином ритме — два проклятых, отверженных создания, забывших о своем тоскливом одиночестве в ночи. Два зла, как два скрестившихся клинка, две ветки, яростно схлестнувшихся в грозу!..

Хотя б одно живое существо готово до изнеможенья будоражить мою плоть, хоть и в угоду собственной, но В ДАНЬ МОЕЙ. И с этой ночи я уже не буду одинока: ты так сказал, трясущимися пальцами застегивая брюки, и, подмигнув, прибавил: «Ты — просто шило в попе… у меня, моя незабываемая Люси! Пока… Но в следующий раз я загляну к тебе, в ту темную, запретную, таинственную дырочку, что сзади. Да, да, в ту самую, что ты сегодня разбередила у меня. Готовься!..»

И я готова — в любой момент! С этого дня, вернее с этой ночи, я поняла: мне больше не нужны ни сожаление, ни жалость, ни помощь и ни избавление от пут — лишь этот плен губительно влекущий, который губит все, что отдается его власти. Цена его щедрее всех наград, в десятки раз дороже богатства и почтения глупцов. Я — королева только с задранным подолом, но для того, кто правит мною, только мной! И без остатка отдается только мне. Ведь я не сомневаюсь: нет кроме меня на свете ни одной продажной девки, которая не пожалеет ни на миг твоей красивой голой задницы, которую я обожаю больше всех, которую другие будут просто гладить! А я жестоко выдеру, как ты того заслуживаешь… и как ты сам желал бы получить.

Господи, подскажи, как можно наказать мужчину, если он даже это обожает?

И нужно ли мне, чтобы он хоть когда-нибудь исправился? Зачем!?..

Пронзительный, всегда победный, взгляд его сверкающих во мраке черных глаз притягивает меня, словно бабочку огонь. А имя обжигающим клеймом впечаталось мне в сердце — Эдвард Хайд. Но в этом нет и тени намека на позор, только сладострастная, мучительная боль. В его присутствии, сквозь призму возбуждения и страха, мне кажется, что зло единственно прекрасно, а добро — лишь прописная истина, которой на самом деле не существует. Да, Хайд из тех опасно привлекательных мужчин, которых, познав однажды, уже нельзя забыть. Он просто одержим своей неутолимой жаждой жизни!..

— Уж прости, доктор Джекилл, что недельку не сможешь сидеть, — усмехается себе под нос этот странный человек, надевая плащ. — Может, даже и вовсе побоишься возвращаться. Тем лучше! Мне даже на руку, что ты так любишь свою кругленькую, розовую попку… Не даром я додумался сегодня поработать нижним! Ха-ха! А я пока побуду в полной мере САМИМ СОБОЙ!