Глава 4. Тетрадь Димы

Копирование и распространение
без разрешения автора запрещено!
Глава 4.
     Тетрадь Димы     Я был возле кинотеатра в полшестого. Я волновался, придет, не придет. Фильм неплохой "Кто вы доктор Зорге?". Я его уже видел. Классный момент, когда он ей блузку расстегивает. Смотрю, идет моя Ирочка. Во, дела. На ней короткая красная юбка в белый горошек. Широкая такая, развевается при ходьбе, белая блузка. Классная девочка. Глазки подвела, это заметно.
     Я улыбаюсь ей.
     - Ну что, идем?
     - Идем.
     - Билеты взял?
     - Сейчас, возьму.
     - Привет, и мне возьми, - я оборачиваюсь.
     Как жалел я потом, что не взял билеты заранее, может все сложилось бы иначе.
     - Возьми и мне билет, привет, Ирина, - возле нас стоял Вовка Жуков.
     - Возьми и ему, - сказала Ира.
     И я взял три билета, все места рядом.
     Ира уселась, сделав так, что юбка веером легла вокруг ее бедер. Обычно девчонки садятся так, что юбка остается под ними, Ирка села иначе. Голыми ногами на кресло, подумал я.
     Слева от нее уселся Вовка, справа я.
     Свет стал потихоньку гаснуть, пошли титры, начался фильм. Вовка сразу стал что-то шептать Ире, она отвечала ему, не отрывая взгляда от экрана. Какого черта лезешь, подумал я про Вовку.
     - Я видел этот фильм, - решил встрять я.
     - Вот и помолчи, - тихо шепнула мне девочка.
     Я похолодел, и вдруг она осторожно взяла мою ладонь в свою.
     Я повернулся к ней.
     - Смотри на экран, - она слегка сжала мои пальцы.
     Я стал добросовестно смотреть на экран, хотя все мои ощущения сосредоточились в мой левой ладони.
     Пацаны часто хвастались, как много им удавалось сделать в кино, когда рядом сидит подружка, у меня же такого случая еще не было, но вот он, нужно только быть посмелее, подстегивал я себя, ну давай, шептал я себе, она же сама взяла мою руку, вперед, не ссы.
     Я чуть-чуть двинул влево свою левую ногу, еще чуть и вот мое колено коснулось ее колена, но она отодвинулась. Я напряженно ждал, я слегка сжал ее пальцы, я погладил и их, и, о чудо, ее коленка вернулась и прижалась к моей.
     Я ликовал. Дальше, дальше, шептал я себе. На экране дорктор Зорге начал расстегивать блузку своей очередной любовнице. Под видом, что хочу почесать нос я отпустил Ирины пальцы, таки почесал нос, но ладонь положил не на ее руку, а на сиденье своего кресла, в аккурат между нашими бедрами. Пальцы сразу наткнулись на прохладную ткань ее широко раскинутой юбки. Я хотел положить ладонь на ее колено, но, подумав, решил, что Вовка это заметит.
     Нет, не буду.
     Но я решился на другое. Осторожно, как мышка, я скользнул пальцами под край ее юбки, под ладонью уже было сиденье ее кресла. Еще чуть дальше. Привет дружественной территории! Еще движение, и я коснусь ее ноги.
     Ощущение, как вроде собрался прыгать с вышки. Разделение на "до" и "после" четкое и однозначное. Словно какой-то чертенок шептал мне, не бойся, давай, вспомни, что рассказывали кореша, будешь жалеть потом, что так и не решился.
     И я решился. Я вытянул пальцы о коснулся ее голой ноги.
     Я застыл, как каменный истукан, я ждал наказания, сейчас как даст по морде, я ждал возмущения, сейчас как отпихнет мою руку, я ждал скандала, сейчас как встанет и поменяется с Вовкой местами... Я был готов ко всему.
     Не был я готов лишь к одному - что моей шалости не заметят.
     И меня не заметили. Она как сидела, внимательно глядя на экран, так и осталась сидеть. Я вдруг подумал, что она не чувствует мои пальцы и осторожно продвинул ладонь дальше, теперь она не могла не чувствовать.
     Но она не реагировала. И я понял. Я понял. Она дает мне зеленый свет, она все чувствует, она чувствует мою лапу, и это ей нравится, она не против, чтоб я гладил ее ноги под юбкой, только я, наверное, должен быть осторожен, вдруг Вовка заметит, начнет смеяться на нами, ей будет очень неприятно. Да и мне тоже будет неприятно, кому приятно, когда над ним смеются, особенно, если я с девушкой.
     Вообще, он козел, этот Вовка, неужели непонятно, что это я пригласил девочку в кино, мы хотим сидеть отдельно, какого черта лезть в наши отношения, вот гнида, всегда он так...
     Я осторожно двинул пальцы, так что почти вся моя ладонь легла на ее бедро, так в жаркий день ящерка взбирается на камень - снизу вверх, снизу вверх.
     Сердце мое колотилось, еще никогда я не достигал такого, я осторожно повернул к ней голову, она внимательно смотрела на экран, я люблю тебя, захотелось шепнуть мне ей, но рядом был Вовка, он мог все услышать.
     Но должен же я ей хоть что-то сказать! И я сказал...
     - Классный фильм, правда?
     - Нормальный.
     - Тебе нравится?
     Мне так хотелось вложить в свой вопрос совсем другой смысл, тебе нравится, что глажу твою ногу, вот прямой и дословный перевод моего вопроса с языка любви.
     - Нравится, - прошептала она.
     Я перевел, да, мне нравится, что ты меня ласкаешь, не бойся, будь смелее!
     Сердце мое застучало еще чаще. Это уже не зеленый свет, это прямое "да".
     И собрав всю свою решительность, перемножив ее на остатки храбрости, я двинул ладонь вверх по ее бедру и, как сладостный ожог, ощутил край ее маленьких трусиков. Она не реагировала. Все правильно, ликовал я, то ли будет после кино, да она уже моя, моя девушка, моя подружка, я сегодня же обьяснюсь ей в любви, я буду провожать ее, мы будем целоваться у ее дома, я буду ласкать ее также, как сейчас, только еще нежнее и решительнее, ведь рядом не будет этого прилипчивого Вовки.
     А что если? Нет, в первый раз нельзя. Потом, уговаривал я себя. У нас ведь будет еще много встречь. Нужно дорожить девичьим доверием. Я осторжно ласкал завоеванную территорию. Боже, но как хочется, как хочется коснуться ее там. Там, с большой буквы. С самой большой. Может, она этого тоже хочет.
     Нет, да, нет, да, нет, да. Словно гадание на ромашке.
     И вдруг, повинуясь скорее инстинкту, чем результатам своего внутреннего диспута, я скольнул ладонью по гладкой ткани ее трусиков в том самом, заветном, направлении.
     Место было занято.
     Если до кого не дошло, я повторю - место было занято. То самое место.
     Почему я не подскочил, как ужаленный? Наверное, потому что потерял не только возможность соображать, но и двигаться. Но я четко почувствовал, что мои разгоряченные пальцы легли не на интимное место межу ее ног, а на чью-то чужую ладонь, которая, судя по ее спокойному положению, расположилась здесь уже давно, и не желает, чтоб ее тревожили.
     Я сдвинулся вперед, я вперил глаза налево, совершенно синхронно мое движение повторил Вовка, только он смотрел направо, мы смотрели друг на друга ошалело и ошарашенно, ни он, ни я не убирали рук с девичьего тела, но это длилось лишь секунду-другую. Почти одновременно мы выдернули ладони из-под ее юбки, я откинулся назад, я онемел, не было слов, которыми можно было бы описать мое состояние.
     - Вы созданы, чтобы быть женой посла, - шептал доктор Зорге, заваливая на кровать красивую японку.
     Какого посла, что я тут делаю? Меня обокрали! Еще минуту назад я был влюблен. Мне плюнули в душу! Я посмотрел на Иру. Она спокойно глядела на экран, словно ничего и не призошло. Время для меня остановилось. Если бы она улыбнулась, все можно было бы обратить в шутку, но лицо ее было внимательно и почти торжественно. Хорошенькая девочка смотрит фильм про разведчика.
     Доктор Зорге пошел на казнь. Встал и я.
     - Куда ты, - услышал я ее голос.
     - На казнь, - ответил я тихо и вышел з зала.
     Тетрадь Наташи
     - Пусти, я закричу.
     - Кричи.
     - Миша, пусти.
     - Раздвинь ноги.
     - Нет.
     - Раздвинь.
     - Мишка, я обижусь и уйду.
     - А я не отдам тебе твой лифчик.
     - Сам носить будешь, да?
     - Смотрите, да она еще надсмехается.
     - Мишка, убери лапу.
     - Наташенька, девочка моя, люблю тебя.
     - Ну, не надо.
     - Тебе не нравится, когда я так делаю?
     - Не нравится.
     - Значит, ты меня совсем не уважаешь.
     - Уважаю.
     - Тогда почему?
     - Ну, не кусай мне губы.
     - А тут можно?
     - Ой, мне щекотно.
     - Значит, нравится, что молчишь?
     - Ты с Лидкой тоже так?
     - Далась тебе эта Лида, ты что, ревнуешь?
     - Нет, просто хочу знать, что у вас было.
     - Ничего, целовались и все.
     - Врешь, было.
     - Ну, немного было, что с того. Теперь все в прошлом.
     - Немного - это как?
     - Так.
     - И все?
     - И все. Наташа, давай, ты станешь моей девушкой.
     - Это как?
     - Ну, придешь ко мне.
     - Куда "придешь"?
     - Домой.
     - К тебе?
     - Ко мне.
     - Зачем?
     - Ну, побудем вместе, послушаем музыку.
     - И все?
     - Нет, не все.
     - А что еще?
     - Ну, поласкаемся. Не бойся. Я буду делать только то, что ты захочешь.
     - Как сегодня?
     - А что "сегодня"?
     - Я просила тебя не расстегивать, а ты?
     - Ну и что? Ты же не замерзла.
     - Причем здесь замерзла? Верни изделие.
     - Какое?
     - Что, у тебя в кармане.
     - Только в обмен на другое.
     - Какое "другое"?
     - Вот это.
     - Ты чокнулся, что ли? Убери руку.
     - Ну, раздвинь ноги, что ты их так сжимаешь.
     - Миш, ну, не надо, ну, отпусти.
     - Ну тебе ведь самой нравится, ну, не сжимай мою ладонь.
     - Не дави так коленом, больно.
     - Ну, пожалуйста.
     - Ты с ума сошел, мамочка, что ты делаешь.
     - Я только поглажу тебя.
     - Мишка...
     - Все, все, клянусь, больше пальцем не шевельну.
     - Ты бессовестный, сейчас же убери оттуда руку.
     - Ни за что.
     - Больше не пойду с тобой?
     - Пойдешь.
     - Мишка, ты с ума сошел, вдруг кто-нибудь подойдт к беседке.
     - Никто не подойдет.
     - Миш не надо, пожалуйста.
     - Наташенька, ну я чуть-чуть, ну можно?
     - Мне щекотно.
     - Теперь потрогай ты меня.
     - Где?
     - Вот здесь.
     - Ты нахал.
     - Ну, слегка, ну, пожалуйста.
     - Ну, потрогала.
     - Не так.
     - А как?
     - Всей ладонью. Сильнее. Тебе нравится?
     - Кошмар.
     - Что - "кошмар"?
     - Какой он.
     - Какой?
     - Твердый.
     - А знаешь, почему?
     - Не знаю.
     - Потому что я люблю тебя.
     - У меня спина затекла так лежать, стол твердый.
     - Давай, я лягу, а ты на меня.
     - Давай.
     - Садись верхом.
     - Еще чего захотел. Слушай, а который час?
     - Полдвенадцатого.
     - Да меня убьют дома! Я в десять обещала вернуться.
     - Ну, побудем еще.
     - Да ты что, совсем что ли?
     - Ну, побудем.
     - Нужно бегом домой. Давай сюда, быстро.
     - Что давать?
     - Кончай придуриваться. Лифчик давай сюда.
     - Ну на, ты прямо, как пожарник.
     - Застегни.
     - Повернись, а сама ты как застегиваешь?
     - Не язви. Побежали, побежали.
     - Ну подожди, дай хоть ширинку застегнуть.
     - Ой, ужас, юбку помял, волосы растрепал.
     - Давай поцелуемся.
     - Ну, только разочек.
     - Когда мы увидимся?
     - А когда хочешь. Пошли. Пошли.
     Тетрадь Игоря
     Африкановна придумала небольшую казнь мне и моим пацанам. Никогда прежде детей такого возраста не заставляли работать на посудомоечной машине. Это была превилегия первого и второго отряда, но кто-то из мальчишек обидел ее сыночка, и эта мегера, вызвав меня к себе, заявила, что сегодня посуду первый отряд мыть не может, они ушли на соревнования, отстаивать нашу честь, а потому мне нужно разделить мальчишек на три бригады и целый день обслуживать посудомойку.
     День прошел тяжко, пацаны быстро уставли, было жарко, душно, сыро. Я пахал, как вол. Но в семь часов, мы, наконец, освободились. Дулечки, шептал я себе, больше такого не будет, скажу об этом директору лагеря. Зина нас жалела, трижды она приходила к нам, один раз даже принесла килограмма три черешни.
     Настал вечер, а с ним танцы, кино. Мы здесь уже вторую неделю, все перезнакомились. Появились личные интересы. Те шестеро, из первого отряда в кино всегда сидят рядом, парами, во время танцев тоже держатся обособленно.
     Зину на танцах чаще другий приглашает старший физрук, ему лет двадцать семь.
     А вчера произошло такое, что и не знаю, как описать...
     После отбоя все залегли спать. Я тоже лег, Зина долго мостилась, но так и не легла.
     - Чего ты не ложишься, - спросил я ее.
     Я люблю тайком подсматривать, как она снимает платье, и, оставшись в трусиках и лифчике, ныряет под одеяло. Там она еще чего-то возится, потом вздыхает и затихает. Для меня волнителен именно этот короткий миг, когда она снимает платье, простое, отработанное движение, но каждый раз у меня встает.
     В этот раз она легла, не снимая платья, поверх одеяла.
     Сердце мое вдруг застучало чаще. Какое-то звериное чувство подсказало мне, что это не просто так. Сон мигом улетучился. Я напряженно смотрел на ее кровать. Прошло довольно много времени, и вдруг я услышал свист.
     Дураков нет, это свистела не птица.
     Зина села, затем встала и очень тихо вышла из палаты. По тому, как осторожно она это сделала, я понял, что она пошла на свидание.
     Не знаю почему, но я подскочил, одел свои полукеды и прямо в одних трусах вышел из палаты. Ночь была облачной, а потому светлой. Было тихо и нигде никого. Я прошел в одну сторону, в другую, куда она могла деться?
     Схожу в туалет и завалюсь спать, подумал я. Сказано, сделано.
     Но, возвращаясь из туалета, я услышал какой-то отдаленный шепот.
     Разговаривали на лагерном стадионе. И я пошел туда.
     Стадион наш - это футбольное поле, с трех сторон просто скамейки, одна сторона (северная) - это трибуны. Где-то десять рядов. В центре место для речей и приветствий. Мозжечок такой.Там можно спрятаться, я это знал. И мне показалось, что именно оттуда, из мозжечка, слышится человеческая речь.
     Я пересек футбольное поле и оказался непосредственно у мозжечка.
     Я прислушался. Ни звука. И вдруг я услышал тихий сдавленный смех.
     Сомнений не было. Кто-то был внутри мозжечка.
     Я стал осторожно подниматься вверх по ступеням, но одна из них жутко скрипнула, и я замер. Так же осторожно я спустился обратно. Иди спать, шепнул мне внутренний голос, нет, не ходи, шептал кто-то более сильный и настойчивый, посмотри, что они делают, хрипел он страстным шепотом.
     Я пошел вдоль трибун влево и увидел маленькую дверцу. Я знал ее назначение.
     За ней был вход под трибуны, в прошлый свой приезд сюда, я часто лазил там с другими мальчишками. Я толкнул дверь, и она бесшумно открылась.
     Тревожная, кромешная темнота манила меня к себе. И я нагнулся и вошел.
     Тревога сдавила горло. Теперь нужно было идти вправо, к мозжечку, но я абсолютно ничего не видел. Я подождал, пока глаза не стали различать контуры подтрибунного пространства. Неясный, едва уловимый свет пробивался сквозь щели в полах и скамейках трибуны. Теперь я что-то видел. Но идти по земле было невозможно, я знал, что здесь огромное количество мусора - банки, бумага, стекло...
     Но мозг услужливо подсказал другое решение. Я осторожно поставил ногу на внутреннюю балку, она проходила вдоль всей трибуны на высоте полметра от земли
     По ней я мог тихо и бесшумно добраться до мозжечка. Я оперся правой рукой на доски трибуны и, ощупыпая ногой впереди себя, двинулся в опасный путь.
     Пройти нужно было метров восемь. Я шел почти вслепую, но боялся я только одного, чтобы какая-нибудь проволка или палка не ткнулась мне в глаз.
     На всякий случай я стал держать перед лицом растопыренную левую ладонь, видно было еще хуже, но зато глаза мои были в какой-то мере застрахованы.
     Ладонь спасла меня, так как я коснулся досок, образующих мозжечок, совсем неожиданно. За дощатой стенкой кто-то был. Пол мозжечка был на уровне моего живота, я немного присел. Как сказать, это было везение или что?
     Дырка диаметром сантиметров восемь открывала вид на внутренность мозжечка.
     И я посмотрел.
     Это были они. Зина и физрук. Я не видел их голов, но мне хорошо было видно все остальное. Зина полулежала боком ко мне, он, физрук, тоже полулежал, обнимая ее, Зина была ближе ко мне, физрук дальше.
     Похоже, они целовались, я попытался занять позу, чтоб видеть их лица, но ничего не получилось. Вот и хорошо, подумалось мне, ведь, если я не вижу их лиц, то и они не могут видеть мое лицо. И я стал жадно смотреть на то, что было передо мной.
     Левая рука физрука оглаживала Зинины колени, поднималась вверх по ее ногам и запросто исчезала по подолом платья. Зина не отталкивала ее, эту руку.
     Понемногу платье сминалось, Зина его не одергивала, ее бедра обнажались все более. Сердце мое колотилось, странно, что оно не выскакивало из груди.
     Предчувствие говорило мне, что все не закончится только ласками, что будет все, и я это все увижу, увижу впервые в жизни, и, словно сам, переживу.
     Теперь я был готов стоять на своей балке хоть до утра.
     
     Остальные рассказы Олега Болтогаева Вы можете найти здесь.