Ты меня вчера не трахал?

     Я не люблю напиваться до поросячьего визга, но по непонятной причине мне это часто удается. Визжать не визжу, но амнезия обволакивает мозги то навсегда, то надолго. Последний случай подобного "окна" произошел этим летом в Москве. Был какой-то праздник (из-за упомянутого выше временного недуга сложно уточнить, какой), и 1/21 ведра влилась в меня не одна. Очнулся я на лавочке под колесом обозрения в Измайловском парке. Первым, что отозвалось в башке, была резкая боль, исходящая откуда-то сзади снизу. После некоторых размышлений я пришел к выводу, что болит задница. Уже на подходе к дому (через полчаса, то бишь) осенила догадка. Даже не догадка - я был уверен, что меня отодрали. Возможно, не раз. Возможно, не два. Один к одному Алешковский с его "От Ленина до ануса пострадавшего - десять метров". Любопытство сражалось с жаждой мести, когда я звонил вчерашним собутыльникам. Но они меня разочаровали: я бросил их в полночь на Красной площади. Окно захлопнулось. Назавтра я позвонил своему старому знакомому тезке. Он был (а почему, собственно, был?) славен своим, огороди господи, хобби. Димка большой любитель шляться в пред- и праздничные вечера и ночи по темным закоулкам. Находит там упившихся мужиков и сношает куда ни попадя. Использование беспомощного состояния потерпевшего. Не помню номер статьи. Для успешного начала журналистского расследования нужно было изучить психологию насильника. Сначала, дабы отбросить новую догадку, я спросил: "ТЫ МЕНЯ ВЧЕРА НЕ ТРАХАЛ?"
     Он: Да нет вроде, твою толстушку я бы сразу распознал. А где ты валялся?
     Я: Там, где, по твоим рассказам, ты отымел двоих вьюношей после того, как они напились по случаю избавления от школы.
     Он: Ой, не напоминай! До сих пор перед глазами... лежат.
     Я: Давай-давай, рассказывай. Мне надо портрет гада составить. Пока только психологический.
     Он: Я те уже три раза рассказывал. Все на враках поймать пытаешься? А будешь обзываться, не будет тебе портрета.
     Я: Ладно, не гада. Санитара леса, если хочешь.
     Он: Ну вот, это уже лучше, хоть и по-волчьи. В тот вечер я пошел в парк сознательно. Я каждую ночь после выпускного бала там гуляю. Мальчишки еще не знают своей меры, почему бы этим не воспользоваться? Они еще последний экзамен сдают, а я уже начинаю силы накапливать. Чтоб на всех хватило.
     Я: Неужели их там много?
     Он: А ты сам сходи на следующий год и посмотри, если не веришь. На этот раз было только двое. Второй мне страсть как понравился, и я его драл, пока солнце в зенит не вошло.
     Я: Прям так и в зенит?
     Он: Подозрительный ты очень. А вообще-то понятно, почему. Ты мне тоже интересен с точки познания психологии. ИХ психологии. Как правило для них это первая и последняя встреча со мной. И я не знаю, что они потом думают.
     Я: Скажу тебе, самое неприятное - неизвестность. А вдруг СПИД? А вдруг старик немощный? Или, что еще обиднее, прынц прекрасный?
     Он: Немощные не могут, а у прынцев и без тебя народу хватает. Ладно, трахал я его часов до девяти утра. Понятно, с лавочки в кусты перебрались. До сих пор звонит, домой приглашает. Но он меня перестал интересовать. Хочешь, тебе подарю?
     Я: Да на фиг он мне, братец лавочный? Жаль, колесо ночью не работает. Поиск бы облегчился?
     Он: Верно. А то пока набродишься по парку, сил на главное не остается.
     Я: Если призвать на помощь логику, раньше трех-четырех ночи они не напиваются? Пока погуляют всем классом...
     Он: ...пока дождутся отказа от любимой одноклассницы. И здесь ты прав. Но не забывай, что не у всех есть любимые одноклассницы. Этот мой второй, Серый, был влюблен в одну, то та на год моложе. А в выпускную ночь ему было без разницы, в кого из телок заехать. И так многие.
     Я: Ну и как ты сделал из Серого голубого?
     Он: Я увидел его сидящим неподалеку от колеса, около памятников разным там танкам, катюшам и прочему военному дерьму. "Площадь Мужества" называется. Угадай из трех раз, как я ее называю?
     Я: А-а, знаю, мы там детишек в пионеры принимали. "Площадь Мужеложства". Только ты не радуйся, на твой эксклюзив это не тянет.
     Он: Я и решил его принять в, прости за банальность, пидоры. Сидел пьяненький, головка покачивалась, ругательства бурчал в женском роде. Худенький, черненький, стрижка ежиком. Губки пухленькие, минетные, я еще успел подумать, что только в рот его и буду иметь. Встал у меня моментально. Дело к утру шло, заря розовела, Пушкина не хватало. И говорю я ему: "Привет! Романтика такая, а ты один, без девчонки?" Он мне в ответ: "Да пошли они!" Ну, думаю, клиент созрел без обработки. Но коньячку из своей верной подруги фляги все же предложил. Коньяк - верный в этом деле помощник. Во-первых, окончательно развозит даже тех, в ком только шампанское болтается. Во-вторых,.. люблю целовать рот, из которого несет коньяком.
     Я: Клопами почти.
     Он: Иди ты! Это отдельная история, почему коньяк, тянется с далекого детства. Потому как-нибудь расскажу.
     Я: А почему он тебя не послал? Представляю себя на его месте: хреново, баб всех поразбирали, а тут еще педик подвизается?
     Он: Вовсе и не педик. У меня специально для таких вылазок парадная форма имеется. Если одеть костюмчик и колокольчик прицепить, вполне за зайца выпускного сойду. Серому я так и сказал, что и у меня аналогичная проблема. Он приложился пару раз к фляжечке, пока мы перешли под колесо. А дальше я и говорю ему: "Слушай, а пошли, баб поищем?" Он бормочет в ответ, что лучше здесь полежит и подождет, пока я приведу. Я делаю притворное возмущение, сам, мол, не пойду, и говорю, что я и вручную не прочь. И тут же демонстрирую, как это делается. Серый сначала интереса не выказывает. Я начинаю притворно стонать, и интерес постепенно появляется. Добираюсь до его ширинки, а когда он это замечает, уже поздно. Конечно, у него после такой дозы не стоит. Я, говорю, знаю удивительно универсальный способ, как поставить, и беру в рот. Тащится, но кончать не даю. Переворачиваю на живот, вылизываю норку. Пока он стонет от кайфа на весь парк, я осторожно снимаю паутину с целки. Кончает вместе со мной.
     Я: Повезло, наверно, и педик тебе попался?
     Он: Нет, он потом говорил, что до меня такого не было. Серый - мальчонка умный и понапрасну себя, когда протрезвел, не терзал. Выпускная ночь одна, и она должна навсегда остаться в памяти.
     Я: Ну да. Только мне кажется, что большинство, когда уходит со школьного двора под звуки нестареющего вальса, представляют эту ночь немножно по-другому?
     Он: Ну и пусть себе представляют, а потом бьют под утро морду тем, у кого мечты воплотились. Их несчастье, меня рядом нет.
     Я: Ладно, выпускники. Но ведь это почти как в анекдоте: "- Что лучше, секс или Новый год? - Новый год, потому что чаще бывает"?
     Он: Выпускники - это как кремовая шапка на торте. Но торт-то вкусный и дальше. Наш календарь настолько богат на праздники, что только и успевай коньяком запасаться. На день пограничника поймал бывшего стража рубежей. Этот, правда, в зад не дал, сколько коньяка в него не вливалось. Но выдрал меня, как злостного нарушителя просторов Родины. Грязно, жестоко и больно.
     Я: Если я правильно понял, таких, как я, бездыханных и недвижимых, ты не трогаешь?
     Он: Только один раз было. Недавно, когда сам все выпил, и не хотелось идти домой без отлива в кого-нибудь. А так это ничем не отличается от некрофилии. Нет романтики, когда бревном лежат, понимаешь?
     Я: А не романтичнее бы было просто пойти на дискотеку или на плешку и напоить коньяком не лешего какого-нибудь, а хорошего парня? Здесь, в лесу, выбор не особенно-то и богат?
     Он: Для меня внешность играет меньшую роль. И бОльшую - место встречи, обстановка. Небо над головой, наконец. Звезды...
     Я: А кремлевских над головой случаем не было?
     Он: Опять же только раз. Лень было по лесу шататься, и я отсосал приезжему мальчонке. Выменял содержимое его мошонки за содержимое своей фляги. Под мостом у Троицкой башни. Не помно, как я оказался в Александровском саду. Не люблю туда ходить. Он ведь голубизной кишит, а это не по мне.
     Я: Голубые тебя интересуют мало, я правильно понял?
     Он: Правильно. Я обожаю трахать натуралов. Трахнешь мужика - и в несколько раз себя мужественнее чувствуешь. Да и сосать натурала приятнее. У многих из них это в первый раз, и они совершенно искренни в своих чувствах, движениях, стонах, наконец. А у педиков много мишуры на яйцах.
     Я: Сколько лет было твоему старшему, побоюсь этого слова, партнеру?
     Он: Около тридцати. Зима была, канун 23-го февраля, по-моему. Я увидел вдрызг пьяного мужика у метро "Измайловский парк". Он поковылял в лес, я - за ним. Сели, раздавили фляжку, он совсем лыка не вяжет. Дай, говорю, пососать. Он что-то грозно промычал в ответ, минета не получилось. Уложил я его на брюхо и всадил со злости. Единственный мой, как ты говоришь, партнер, с которым я так не кончил.
     Я: Не боишься статьи за изнасилование?
     Он: Какое же это изнасилование, когда сами дают? Это, батенька, не изнасилование, а сношение за пол-литра коньяка. Что ближе к использованию проституции, как говорил Кот Матроскин, для моей пользы. А этого кодекс не возбраняет.
     Я: Страшно в лесу, наверно?
     Он: А чего бояться? Отнять у меня могут только флягу. Был случай, когда на малолетних алконавтов напоролся. Аж четыре штуки было. Подпоил их, думал взамен соки младые получить, а они с ножами полезли. Прирежем, мол, тебя, пидор гнойный. Могли и прирезать. Наверно, мокрухи испугались. На следующий день я смеялся, вспоминая все это. Самое смешное, будь они поодиночке, все бы были моими. Бля буду, всех бы переимел! А так они просто обязаны были друг перед дружкой свою натуральность и неприязнь к пидорам показать. Но это больше их проблемы, чем мои. Я нашел себе через неделю на том же месте, около Красного пруда, классного парня, который по пьяни пришел поплавать. Как знать, если б не я, может, утонул бы к черту. А так и меня трахнул, и мужика глубоко в себе познал.
     Я: Хочу-хочу про пловца!
     Он: Да какой из него пловец? По пьяни только. Мускулистый, ладный такой. Но не пловец. Ну, думаю, сейчас тебе класс покажу. Плавать не хотелось, другой повод быстро нашелся. После заплыва он на турнике повис. Подтянулся раз двадцать и бросил на меня взор, исполненный гордыни. И тут на сцену вышел я, не Илья Муромец, по Попович точно. Считай, говорю. И сделал ему двадцать три подъема переворотом. Кто бы сомневался, что мальчик после этого будет моим! Допил он коньяк, хотел еще раз окунуться, но я его не пустил. Утонешь, мол. А сам думаю: нет уж, я тебя такого хочу. Соленого, коньячного и натурального. Прежде чем в рот взять, облизал всего. Даже коньяк не мог заглушить его запах! Чуть впустую не кончил. И еще что мне в память врезалось, так это сокращения его сфинктера, когда он кончал. Думал, навсегда в нем останусь. Естественно, после такого напора я сразу в него и слил. Натуралы прекрасны своей целкостью, своим жим-жим-очком...
     Я: Пожалуй, и я научусь делать подъем переворотом.
     Он: Не поможет. В этом деле мало иметь с собой коньяк и крутиться на турнике. Людей надо очаровывать собой, нести им уверенность и в себе, и в тебе. Они должны доверять тебе.
     Я: Ты прям как доллар с его "Ин Гад Уи Траст".
     Он: А ты думаешь, другие не хотят иметь парней таким вот образом? Хотят, еще как хотят! Многие даже пробовали, но после первого фингала успокаивались.
     Я: Они ж пьяные, с ними можно справиться?
     Он: Ни фига подобного, это только так кажется! Да, конечно, можно справиться и силой, но тогда точно изнасилование получится. А это и криминал, и вариант суходрочки. И никакого кайфа.
     Я: Тогда поделись секретами?
     Он: Не могу. Не хватит словарного запаса. Лучше это видеть, но кто ж тебя на экскурсию-то возьмет? Спать надо было меньше... Под колесом-то...
     Я: Да, не очень-то ты мне и помог. Зато возбудил. Но ты так и не ответил на мой первый вопрос?
     Короткие гудки.
(с) 1998