Десять писем. Часть II. Письмо седьмое

     Бернвиль, 19 апреля, 1959г.
     Дорогая Кэт!
     До сих пор меня приводит в трепет твое письмо. Неужели возможно такое извращение. Правда, из рассказов Элли я знаю об этом, но до сих пор я не принимала это близко к сердцу. Все это было где-то там, с кем-то, и как говорит Элли лишь теоретически я себе это представляла. А здесь ты! Даже не вериться, хотя очень и очень интересно!
     Ничего не говоря о твоем письме, само собой разумеется, я расспрашивала Элли об этом, так, вообще. Она сказала, что да, есть девушки, которые испытывают при этом наслаждение и боль, а другие никакой боли только наслаждение. А есть и такие, которые только этим путем и достигают оргазма. Но такие девушки встречаются редко. Сама Элли в полной мере к нему ни какой особой симпатии не имеет. Вот все, что я узнала от нее.
     Я тоже такой наклонности у себя не замечала. Да мне и в голову никогда не приходило, чтобы Боб или Дик или еще кто-нибудь брал меня в задницу! Стыд какой! Правда, это очень, как бы выразиться, пикантно, что ли, конечно в этом есть что-то. Какая-то острота. Но мне кажется, что я не испытывала бы наслаждение при этом. Даже не знаю... Но, во всяком случае, очень удивилась, узнав, что ты с Джоном делала и делаешь это... и при этом с "терпким наслаждением", как ты пишешь. Как это?
     Милая Кэт, я прямо не знаю, что и сказать... Но ты пиши. И как всегда с деталями. Как ты лежала при этом. На спине, на животе или на боку. Или еще как. Пиши ничего не опуская.
     Все может быть и со мной, как и кто может знать... Вот Дик, например, любит лизать до безумия мои голые ягодицы, засунув руки в мои трусики. Может это тоже прелюдия. К тому же что и у тебя... Помнишь, ты мне говорила, что Джон любил возиться с твоими ягодицами уже на второй день знакомства с тобой. Теперь я буду внимательнее присматриваться к ласкам Дика, да и у Боба, когда он приедет.
     Кстати, Боб обещал скоро навестить меня, спрашивал, не передумала ли я стать его женой. Он ведет переговоры с моими родителями о свадьбе. Скорей бы уж!
     Дик меня уже упрашивал... Понимаешь. Но конечно не так, как тебя Джон... Уже два раза я ему сделала пальцы мокрыми... Один раз стоя под деревом, а другой раз прямо у нас в коридоре, в одном его темном углу... И кажется было слаже чем у Элли...
     Представь себе, Дик совсем мальчик, но если бы ты знала, какой он страстный и развитый в этом отношении! Прямо удивительно! И какой-то очень нежный! И настойчивый! Прямо до упрямства. И он очень много знает и понимает. Правда, об этом мы с ним никогда не разговариваем, а всегда возимся молча.
     Первый раз, когда мы с ним стояли в моем укромном уголке в саду, он долго целовал меня и, крепко удерживая мою руку своей, водил мою руку спереди своих брюк... Понимаешь. Я прямо не знала, что делать... Я отдергивала, конечно, свою руку, но он такой настойчивый! Такой упрямый! И кажется сильней меня. В конце концов, я сделала вид, что я совсем забыла о своей руке и занялась его губами... Но... Но, как бы тебе Кэт, это рассказать... Не отрывая своих губ от моих, Дик взял мою руку за запястье и медленно начал водить возле своего живота... И вдруг!.. Я почувствовала рукой, что он у него совсем голый! Он уже успел вытащить его из своих брюк! Но руку я уже не отдернула, хотя и не делала ею никаких движений. Он сам водил мою безвольную руку вокруг своего...
     В это время я уже была совершенно мокрая там и почти не отталкивала Дика, когда он, прижал меня спиной к дереву и понемногу приподняв мне платье, принялся делать движения такие, как при совокуплении. Понимаешь. Я стояла, раздвинув ноги и даже слегка выдвинув свой живот. Конечно, через свои тонкие трусики, я очень хорошо чувствовала его член. Было очень хорошо, но я не кончила. А он, да... Мне на ногу. А уже после этого я дала ему залезть рукой мне в трусики и почти сразу кончила ему в руку... Не знаю, но может быть у меня с ним произойдет что-нибудь большее...
     Об этом я еще напишу тебе. Элли знает о наших с Диком приятельских отношениях, (но конечно, ничего о половых) и одобряет их.
     Вот пока все. Пиши и ты все.
     Посылаю тебе записки того же Анри Ландаля, которые я уже почти все не отрываясь прочитала и переписала для тебя. Потрясающе интересно! Напиши свои впечатления!
     Твоя Мэг.

     ПЕСНЯ СКЕЛЕТА.
     (Записки Анри Ландаля).

     Злой рок? Роковая судьба? Моя ошибка? Случайность?... Не знаю. Надо разобраться. Запишу и продумаю все по порядку.
     Итак, в чем же суть?
     Песня скелета!
     Да, где-то в ней заключена вся трагедия! Но все по порядку...
     Итак, после драмы в таинственном особняке в Марселе прошло уже больше месяца. И почти две недели, как я в Токио, куда вели и влекли меня нити моего дела. Время это, как будто не прошло даром и мне удалось кое-что нащупать. Да, безусловно, нити вели в эту "контору". Если бы розыски пришлось начинать сызнова, я все равно не миновал этой подозрительной, и не менее таинственной, чем особняк в Марселе, "конторы". На одной из тихих улиц Токио, неподалеку от центра, стоит на вид ничем не привлекательный, четырехэтажный дом европейского типа постройки. Надписи на японском и английском языках гласят, что здесь помещается "Контора по вербовке рабочих в страны Южной Америки". Иногда около дома и в самом доме царит необыкновенное оживление - подъезжают автомобили, рикши, толпятся группы мужчин и женщин, многочисленные носильщики и курьеры снуют взад и вперед. Иногда же дом как бы вымирает и по целым неделям, как утверждают, никто не тревожит солидного, огромного роста швейцара - японца с вежливой улыбкой объясняющего, что "контора" временно не работает.
     - Тяжелые времена, - вздыхает он, - никто не хочет ехать за океан.
     Владельца "конторы" никто и никогда не видел. Среди же населения проскальзывали не совсем приятные слухи. Говорили, что немало людей исчезало в этом доме, так никуда и не приехав после вербовки. Многие политические руководители, лидеры прогрессивных направлений и течений приглашались в "контору", а затем бесследно исчезали. Особенно настойчивым в их розысках показывали договоры, скрепленные их подписями, с указанием даже названия какой-либо Южно-Американской страны, но и только. Люди же исчезали бесследно. Полиция пыталась было сунуть туда нос, но кроме нескольких служащих, в прошлом уголовников и бандитов, ничего подозрительного не нашла. А потом чья-то влиятельная рука отбила всякую охоту полиции за этим домом и последняя, казалось, утратила всякий интерес к нему. Но кое-кто все-таки интересовался этой "конторой". И первым среди них, по-видимому, был я. Но действовал я как будто весьма осторожно. Путем всевозможных ухищрений мне удалось установить контакт с одним из служащих "регистратуры" этой "конторы".
     И вот 13 апреля... 13-го?... Безусловно совпадение! И ничего больше!
     В тот вечер, 13 апреля, должна была состоятся моя встреча с этим служащим таинственной "конторы" в одном из предложенных им кафе. Последнее, на мой взгляд, ничем не отличалось от десятков подобных заведений, привлекавших посетителей небольшим оркестром, дивертисментом, набором пошлых эстрадных номеров и обязательно стриптизом.
     Вдвоем со своей спутницей мы заняли расположенный недалеко от эстрады столик, полускрытый деревянными панно с вырезанными на нем драконами и удобно свисавшей портьерой.
     Не без удовольствия подметил я восхищенные взгляды мужчин, с интересом рассматривавших мою спутницу при нашем проходе через зал и пытавшихся бросить на нее довольно откровенные и оценивающие взгляды и тогда, когда мы уселись за столик
     На ней было ярко-красное платье с глубоким вырезом на груди. Платье едва-едва прикрывало соски ее маленьких, но упругих, изящных грудок. Черную меховую накидку она небрежно набросила на спинку соседнего стула.
     К нам подбежал маленький юркий японец в белоснежном полотняном костюме и с угодливой улыбкой стал выжидать. Посоветовавшись со мной моя спутница заказала коктейль и фрукты. Услыхав от моей "европеянки" чистейшую японскую речь, японец склонился чуть ли не до земли и мгновенно исчез.
     Кажется, в эту минуту я заметил легкое колебание портьеры, отделявшей наш столик от центральной части зала. Мне даже показалось, что кто-то подошел к ней с той стороны. Особого внимания, однако, я на это не обратил. Моя ошибка? Может быть...
     Между мной и моей спутницей... Даже здесь, в своих абсолютно секретных записках я не буду называть ее имени. Все может быть! Да и вообще записки... Нет! Без них мне не обойтись! Так, между нами вновь завязался оживленный разговор, изредка прерываемый приходом официанта-японца. Она вновь выразила сомнение в приходе "его" на свидание со мной. Я успокоил ее, сказав, что помимо уже известных ей компроментирующих "его" материалов я успел добыть еще новые, касающиеся уголовных дел "этого типа". Высказав опасения о возможности какой-либо западни под видом свидания, она спросила имя "этого типа". Я сказал, но тот час вспомнил свое недавнее сомнение, и новь твердо спросил ее, знает ли она "его". И вновь она стала отрицать. И я верил и не верил ей. И от своего же бессилия разгадать ее, зверел. Когда она сказала, что нашу связь можно если не разорвать, то "разрезать", я не выдержал и, совсем не помня себя и не понимая ее слов, залепил ей пощечину и обругал ее. А через пол минуты я был, как обычно, вознагражден страстным поцелуем. В это время началось ревю и мы, посасывая через соломинку коктейль, принялись наблюдать за сценой.

     В этом месте Хаяси прервал чтение письма и взглянул на машинистку.
     - Амина, подайте мне папку "Серия Е", "24-В".
     Через минуту секретарь вернулась из соседней комнаты и передала шефу синюю папку с указанным грифом.
     - В этом седьмом письме произведите некоторую замену.
     - Слушаю.
     Запись этой беседы в письме замените записью этой же беседы Мацурами. Она, вне всякого сомнения, и полнее и точнее, подлинник оставим, разумеется без изменения, а копия мне нужна поточнее и пояснее.
     - Слушаю.
     - Сейчас я вам их передам... Вот только еще раз просмотрю сам.
     Хаяси открыл нужную папку, нашел нужную страницу из донесения агента и принялся читать.

     Записки Мацурами.
     Ришар Что-то тихо говорит Вамп. Вамп передает заказ Химота. Он уходит.
     В. - Ты думаешь, что он придет?
     Р. - Безусловно! Ну, кто же откажется от такой кучи денег?
     В. - А если это ловушка и там заплатят больше?
     Р. - Не волнуйся дорогая. У меня есть еще один козырь.
     В. - Какой?
     Р. - Небольшое ограбление и парочка-другая убийств, произведенных этим типом. Его ищет вся полиция Японии.
     В. - У тебя есть данные?
     Р. - Самые полные и со всеми подробностями. За эти бумажки он будет наш со всеми своими потрохами (хлопает себя по карману). - Ну, а если я почувствую ловушку... (он сжал пальцы в кулаки)
     В. - Успокойся, милый. Я думаю, что все будет хорошо. А как тебе удалось добыть эти сведения? Это было очень трудно?
     Р. - Да,.. пришлось поработать. Ну, и помогли. Не даром же наши люди киснут в этой дыре десятки лет!
     В. - Однако, ваша контора на высоте... А как зовут этого типа?
     Р. - Касамура. Но я имею сведения, что его зовут... Хаяси ( Р. наклоняется к лицу В. ) - Ты его знаешь?(В. молчит и наклоняет голову) - Ну?(Р. хватает ее за плечи)
     В. - Ты мне делаешь больно.
     Р. - Ладно, потом поговорим... (Он отпустил ее, а потом вдруг ударил кулаком по столу) - Ты мне ответишь на мой вопрос или нет? Дрянь! Учти, тебе прийдется с ним разговаривать и если ты что-нибудь схитришь... Это тебе не Марсель!
     В. - Я не знаю того, о ком ты говоришь... А если ты мне не доверяешь, то зачем втянул в это дело? Зачем ты меня таскаешь с собой? И разве я плохо на тебя работаю? Ты обращаешься со мной как с проституткой, а утверждаешь, что любишь меня. Ты холодное и расчетливое животное, а я из-за тебя между двух огней. Немцы мне не простят измены, а ты заставляешь меня идти навстречу всяким опасностям. А теперь японцы... Только их мне не хватало. Ты взвалил на меня непосильную ношу.
     Р. - Ничего. Вы женщины, выносливые... кобылы.
     В. - Послушай...
     Р. - Ладно, не будем ссориться. Ведь мы нужны друг другу и черт связал нас крепкой веревочкой. Ее трудно разорвать...
     В. - Зато ее можно разрезать... (Р. вновь ударил кулаком по столу).
     Р. - Ты знаешь, что в любую минуту можешь умереть?
     В. - Ну и что? Я этого боюсь меньше всего. Этим меня не запугаешь! Ты уже пытался раз это сделать. (Она смеется ему в лицо).
     Р. - Дрянь! (Р. сильно ударил ее по лицу). - Гадина! Эти твои штучки не доведут до добра! (Он опять схватил стул и сел). - Ладно, здесь не место. Мы еще с тобой поговорим! (В. улыбнулась, пододвинулась к Р., подставила ему другую щеку, но сразу обхватила его шею и впилась в его губы поцелуем. Через минуту Р. отталкивает ее). - Сумашедшая, нашла место! Нет, ты определенно взбесилась! (Р. Погладил ее по груди). - Ты определенно играешь с огнем! Но знай... (Дальше не слышно, играет музыка).

     * * *

     Хаяси изъял из папки эту просмотренную им только что запись и положил ее на прочитанные листки письма.
     - Да, так. - сказал он. - В копии замените беседу этой записью. Она точна, а именно это мне и понадобится. Дальше. По возможности замените и сохраните стиль записок Ришара. Выкиньте букву "Р", то есть Ришар, а Вамп замените подлинным ее именем... Впрочем, нет! Оно известно только мне. Хот я... Теперь возможно... Нет, оставьте стиль Жерара Ришара - "она".
     - Слушаю, - сказала машинистка.
     - Хорошо, посмотрим дальше.
     Хаяси вновь углубился в чтение записок Анри Ландаля.

     * * *

     Песня скелета.

     ...В это время началось ревю и мы, посасывая через соломинки коктейль, принялись наблюдать за сценой.
     - Смотри - воскликнула она.
     Занавес маленькой эстрады раздвинулся. На сцене, декорировенной под джунгли, играл небольшой негритянский оркестр. Негры старались изо всех сил извлечь из своих инструментов самые громкие и пронзительные звуки. Они были совершенно голые, не считая колец браслетов, разных побрякушек на руках, ногах и узкой, свободно свисавшей повязки на бедрах, которая при малейшем движении действительно открывала их огромные половые члены. Публика восторженно захлопала, засвистала. Послышался женский свист и визг. Оркестранты все убыстряли темп и вот на эстраду вырвались три молоденькие негритянки, потом девочки, совершенно голые, и закружились в бешенном танце. Публика неистовала. От свиста, криков, хлопков, казалось, обрушится потолок. А гибкие фигурки танцовщиц мелькали на сцене, выбивая босыми ногами бешенную чечетку. И вдруг оркестр смолк. Свет потух и только два мощных прожектора образовали на сцене сверкающий круг. Негритянок уже не было. Мысли моей спутницы, между тем, приняли весьма чувствительный оттенок и она, вплотную подвинувшись ко мне и незаметно поглаживая под столом мой половой орган, принялась рассказывать о связях своих подруг и знакомых из общества с неграми и даже высказывала совершенно откровенно свое желание удовлетворить похоть с одним из них, да еще в моем присутствии! Кое-что в ее болтовне было интересно и волнующе, но ее мысль о любви втроем, да еще с негром, мне совершенно не импонировала. Она была возбуждена, нервно мяла под столом мой полунапряженный член и готова была отдаться мне тут же и в любой позе. Однако к этому я не был расположен...

     * * *

     Хаяси вновь прервал чтение письма, порылся в папке с донесениями агента Мацурами и, вынув несколько листков, принялся их просматривать.

     * * *

     Записки Мацурами.

     В. - Знаешь у них половые органы очень велики...
     Р. - Откуда ты знаешь?
     В. - Моя подруга рассказывала... Да вот сам погляди! Второй справа. Видишь? Какой изогнутый, длинный... А когда встанет... А? Представляешь? Этих негров можно иметь за деньги. После окончания ревю женщины берут их нарасхват. А вот, попозже, ночью, когда здесь останется изысканная публика будут специально продавать билеты на их коронный номер.
     Р. - Что за номер?
     В. - О, это потрясающе! Они будут исполнять танец живота. Шесть мужчин и три женщины. А потом они совокупляются прямо на сцене. Но так как женщин вдвое меньше чем мужчин, то негры дерутся за обладание ими и дерутся самым настоящим образом, до крови, до увечий, до полной потери возможности сопротивляться победителям. О, ты бы видел!...
     Р. - Интересно...
     В. - Подружка рассказывала, что она под негром два, а то и три раза кончила... А с мужем никогда не было больше одного раза...
     Р. - Не понимаю...
     В. - Погоди! А Мэри... Помнишь, та что я тебя с ней знакомила позавчера?
     Р. - Маленькая, Элегантная такая?
     В. - Да, да! Так вот, она с мужем взяли после ревю к себе негра.
     Р. - С мужем?
     В. - Ну, да. Так вот, она кончила под негром три раза, а потом еще под мужем один раз.
     Р. - А муж?
     В. - Он стоял и смотрел на них.
     Р. - Гм...
     В. - Говорят, что это очень возбуждает.
     Р. - Кого?
     В. - И женщину и мужчину. Мэри, например, говорит об особенной двойной сладости при совокуплении с одним под взглядом другого. И ее муж был очень возбужден и тут же при негре взял ее...
     Р. - Да...
     В. - Знаешь, что? Давай после свидания с "ним" возьмем того, что сидит вторым справа... А? Я побуду с ним, а ты посмотришь... А потом... ты меня... А почему у тебя не стоит?..
     Р. - Я думаю о другом.

     * * *

     - В этом месте тоже сделайте заметку, - сказал Хаяси, передавая машинистке просмотренные листки донесения агента Мацурами.
     - У него точность магнитофонная! Да и ловкость обезьяны!
     Хаяси снова взялся за записки Анри Ландаля по письму Мэг.

     * * *

     Песня скелета.

     ... Однако к этому я не был расположен. Меня занимала мысль о значительном запоздании "его". Кроме того, я заметил новое легкое покачивание портьеры, как будто кто-то стоял за ней и пошевелился. Я решил понаблюдать за портьерой... Но здесь мое внимание привлекла сцена. И даже моя спутница заинтересовалась необычностью постановки, оставила меня в покое и, не отрываясь смотрела на сцену. Музыка играла что-то тянущее и очень волнующее. И вдруг на сцене в центре круга, образованного прожекторами, возникла фигура, фигура необыкновенно худой, черной и совершенно обнаженной женщины. Ее тело было разрисовано под кости скелета и производило жуткое впечатление. Казалось, скелет, стоит на сцене, подрагивая в такт музыке. Внезапно фигура заговорила. Ее низкий и хрипловатый речитатив, усиленный микрофоном, проникал в мозг так, что захватывало дыхание и какими-то спазмами сжимали горло... В зале была мертвая тишина и только голос: невероятный, проникающий в каждую клетку, наполнял все вокруг. Она пела, если это можно назвать песней, о Хиросиме:
     Сожженый ветер.
     Миллионы трупов
     Развеет пеплом
     По всей вселенной...
     Пока не поздно
     Молитесь люди
     И гордо ждите
     Мгновнья смерти...
     От слов и исполнения веяло ужасом. Прожектора померкли, и тело артистки засветилось мертвенными отблесками. Одинокий женский крик слегка заглушил начало новых строк:
     От звездной вспышки
     Планеты рухнут
     И пламя ада
     Сойдет на землю
     Лишь холод смерти
     Остудит душу!
     Пока не поздно
     Молитесь, люди...
     Женщина извивалась в такт музыке и словам... и вдруг рухнула на пол безжизненной грудой костей... Вот и все, что я помню. В этот момент я чувствовал какое-то смутное беспокойство, щемящую сердце тревогу... Как в тумане всплывает у меня в памяти тот момент, когда кости скелета рушились... Да, именно тогда своим боковым зрением я, как будто, заметил плавное движение портьеры и какую-то тень... А может быть мне все это почудилось? Однако я сделал в тот миг какое-то сильное, инстинктивное движение в сторону и тотчас ощутил невиданный, режущий толчок в спину, странный такой толчок... И будто еще сверкнул яркий луч и тот час погас. Наступила ночь... Да, ничего больше моя память не сохранила.

     * * *

     Хаяси слегка постукивая пальцами по этим, прочитанным до конца запискам Анри Ландаля, что-то обдумывал.
     - Амина, не припомните ли вы, в какой серии находится перехваченное нами донесение Августа Крюге? Кличка, помнится, "Желтый".
     - Серия "А".
     - Найдите, пожалуйста.
     Спустя пару минут Хаяси, перелистав несколько страниц в принесенных Аминой донесениях "Желтого" и найдя нужное место, принялся тщательно его просматривать.

     Донесения Крюге/Желтого.

     ... 13 апреля ...
     ...Моя парочка прекратила болтовню и уставилась на сцену.
     Японец за портьерой продолжает следить за моей парой и что-то записывает.
     Феерия со скелетом на сцене, видимо, идет к концу. Очень плохо видно. Подойду к своему объекту поближе. В зале стало почти темно. Я остановился у намеченной мной колонны, как раз позади японца, почти сливавшегося с тенью портьеры. На секунду моим вниманием овладела сцена падения скелета на эстраде, но вспыхнул свет, зал взорвался от крика, топота ног, свиста, падения чего-то... Японец, стоявший за портьерой, исчез. В тот момент, когда вспыхнул свет, я заметил в четырех-пяти шагах справа от моей пары - француза и француженки - юркую фигуру худенького, низенького японца. Фигура потянулась к колоннам и тот час же исчезла за ними. Почувствовав что-то неладное, я сделал быстро два шага вправо, что бы видеть свою пару, скрытую от меня портьерой и сразу не понял что произошло... Но кто? Тот ли, кто подслушивал или тот маленький, юркий?... Мне кажется, что последний, но... За портьерой бледная француженка тормошила своего спутника:
     - Анри! Анри! Что с тобой?..
     Француз же сидел, низко опустив голову на грудь. Его руки безжизненно свисали вдоль туловища. Вдруг, женщина заметила, наконец, костяную рукоятку ножа, торчавшую чуть выше стула в согнутой спине француза. Она широко открыла глаза, чуть дотронулась до рукоятки ножа и рывком вскочила с места...
     - Ах, так!.. - ее глаза метнули молнии, и в руке блеснул револьвер.
     Из-за колонны к ней подходил худощавый, коренастый японец. К счастью, он, кажется, не обратил внимания на меня. С безразличным видом я глядел на сцену, хотя, занавес уже давно опустился над ней...
     - Ловко! За что же вы его так, мадмуазель? Японец тихо и зловеще засмеялся. Француженка моментально обернулась к нему, сжав в руке револьвер.
     - Спокойно, милая! Японец насмешливо улыбнулся, показывая свои лошадиные зубы.
     - Сначала нож, потом пистолет. Не много ли будет? Тебя казнят из-за одного этого! Японец кивнул на убитого.
     - Хаяси!! - с ужасом воскликнула француженка. При этом имени я вперил свой взгляд в лицо японца, стараясь запечатлеть его в своей памяти.
     - Ты ошибаешья, крошка! - глаза японца стали узкими щелками. - Меня зовут Касамура! Запомни это!
     Он секунду помолчал и затем процедил сквозь зубы:
     - Секс-Вамп, теперь ты не откупишься! Все моя красавица, мадмуазель. Твоя прекрасная песня любви больше не будет услаждать слух французских шпионов! И я здесь, как видишь, ни при чем... - он гадко улыбнулся, - А ты...
     - Вот смотри! - закончил Хаяси.
     Он кивнул на группу полицейских в штатском, торопливо пробиравшихся к ним. Один из них, по-видимому, врач, держал в руке чемоданчик. Француженка быстро повернулась к Хаяси.
     - Я погибну, но и ты умрешь, желтый дьявол!
     Она направила пистолет в грудь японца, но сильный и ловкий удар по руке вышиб у нее оружие, со звоном полетевшее на пол. Рядом с ней стоял кельнер, зажимая в руке бутылку. Француженка, видимо, поняла, что все кончено. Она как-то ослабела, упала на стул и тут же на ее руках защелкнулись наручники. Врач, хлопотавший возле убитого, поднял голову:
     - Он еще жив, дайте шприц!
     Его помощник быстро и точно выполнил его приказ, но... Очень любопытно! Хаяси, склонившись к врачу, одновременно как-то неловко толкнул его помощника в локоть так, что шприц с ампулой чуть было не вылетел у него из рук.
     - Бесполезно! Наповал! - вполголоса сказал Хаяси врачу, безнадежно махнув рукой.
     - Отойдите! Прошу вас! - резко перебил его врач, искусно и привычно делая укол в то время, как его помошник мягко, но твердо отстранил Хаяси в сторону.
     "Кажется, все ясно, - подумал я, - не забыть бы эту сцену."
     - Жив! Кто-то сказал жив! - слабым голосом воскликнула француженка, ее глаза засветились и она дернулась, порываясь втать.
     Рука полицейкого улержала ее.
     - Жив! Ага! - она оживилась снова. - Ну так мы еще поборемся! И еще неизвестно кто кого!
     Резким движением она поднялась со стула, несмотря на удерживающую руку полицейского, и с такой ненавистью посмотрела на Хаяси-Касамуру, что тот, почувствовав ее взгляд, обернулся, и глаза их встретились. Француженка издевательски улыбнулась ему, скорчила рожу, подняла связанные руки и показала ему "нос", затем язык, но... ее нервы не выдержали и она засмеялась, все громче и громче, пока ее смех не перешел в истерический хохот. Вслед за тем она потеряла сознание.
     - Бедняжка сошла с ума, - соболезнующе казал кто-то.
     Злобно-торжествующий взгляд Хаяси сменился каким-то недовольным, досадливым, когда он вновь посмотрел на тяжело раненного француза. Вскоре он исчез в тени колон. Публика с любопытством наблюдала, как выносили тяжелое, бесчувственное тело француза, как приводили в чувство женщину, оживленно обменивались мнениями. Тут и там слышались возгласы и восклицания.
     - Вот это нализались!
     - Да нет! Им стало плохо от последнего номера.
     - Ну, да, ей то может быть, а он чего?
     - Сеньоры, она его приделала! - воскликнул восторженно какой-то юнец. Я сам видел нож в спине этого типа!
     - Наверное, сутенер, - презрительно бросил кто-то.
     К восторженному юнцу подошел высокий, солидный мужчина боксерского типа с глубоким шрамом через всю щеку.
     - Вы видели нож? - спросил он юнца.
     - Да!.. - юнец хотел еще что-то сказать, но тяжелая рука легла ему на плечо.
     - А вы видели кто? - стальные глаза в упор смотрели на молодого человека.
     - Она...
     - А может не она?
     Рука человека со шрамом впилась в плечо собеседника. Я тот час заинтересовался этой сценой, так как человека со шрамом я уже знал. Следя за ним, можно было надеяться выяснить что ни будь новое.
     - Ну! - коротко бросил он.
     - Я не знаю... юнец тщетно пытался высвободить свое плечо. - А кто вы такой, - перешел он в наступление, - И по какому праву...
     - Я агент политической полиции. Человек отвернул лацкан своего пиджака, и я знал, что юнец увидел на обратной стороне знак: голубое море и солнце с золотистыми лучами на ярко-красном фоне.
     - Позвольте... - хмель, видимо, начал выходить из головы юнца. Я-то причем и какое отношение вы...
     Агент перебил его:
     - Как вас зовут?
     - Боб Джерми.
     - Американец?
     - Да, но какое...
     Пользуясь снующей взад и вперед толпой, я кружил незаметно вокруг беседовавших, стараясь не проронить ни одного слова.
     - Слушай, сынок, - снова перебил его человек со шрамом, - я тоже американец и делаю здесь большое дело для Америки. Ты можешь помочь нам здорово. Идем со мной, я тебе все объясню.
     - Но как я смогу помочь, сэр? - колебался юноша.
     - Пойдем и все узнаешь. Мне не хочется прибегать к официальным мерам задержания.
     Агент вынул бумажник, вынул из него крупную купюру и бросил ее на стол.
     - Здесь будет половина на чай этому болвану, - кивнул головой в сторону пробегавшего кельнера. - Идем Боб! Ты, кажется, отличный парень!
     С некоторой нерешительностью Боб пошел за агентом.
     Публика в зале успокоилась, все занимали места, неторопливо ожидая следующего номера. Следить за человеком со шрамом, завладевшим Бобом, не имело смысла. Следить за ним на открытой улице, хотя бы и ночью, а тем более в каком-нибудь частном помещении, куда он вел юношу, было сопряжено только с опасностью немедленного разоблачения и без всякой надежды на успех. Я опустился на стул и машинально следил за довольно упитанным японцем - кельнером, обслуживавшим Боба Джерми. Не найдя его за столом кельнер небрежно сунул в карман оставленную купюру и направился, по-видимому на кухню. Однако, по пути туда, он бросил вокруг себя испытующий взгляд и юркнул в туалетную комнату. Внезапно, еще совсем не осознанная мысль заставила меня сорваться с места и устремиться в туалетную комнату, дверь в которую я тот час открыл рывком. К первому мгновению я успел уже приготовиться и моментально зафиксировал фигуру кельнера, стоявшего у правой стены, на которой в изящно инкрустированном бра горела лампа. Японец стоял спиной к двери и внимательно разглядывал один из углов ассигнации. Почти одновременно со звуком открываемой мной двери, рука японца, смяв бумажку, опустилась в карман и он, приняв безразличный вид, выскользнул из туалетной комнаты, низко склонив голову. Кельнер успел пробыть там три, может быть четыре, но ни в коем случае не пять секунд! Таким образом, мне удалось открыть одного из агентов человека со шрамом. Выйдя из туалетной комнаты, я уселся за столик и долго, но тщетно искал глазами кельнера. Он исчез.

     * * *

     Отметив это место в донесении, Хаяси передал его секретарше.
     - Амина, сделаем несколько иначе. Мне нужны две копии этих писем, одну точную копию всех десяти и другую - со всеми добавлениями и дополнениями.
     - Хорощо.
     - Вот этот кусок из донесения этого "желтого немца"... Какая ирония! Желтый ариец!... - Впечатайте этот кусок во вторую, дополненную копию. Вот здесь. После заметок Ришара.
     - Хорошо. Ясно. Можно взять? - секретарь кивнула на стопку листков с пометкой "7".
     - Нет, здесь еще есть продолжение рассказа француженки. Сейчас просмотрю.
     Хаяси зажег сигарету, затянулся и придвинул к себе непросмотренную часть листков с пометкой "7".

     * * *

     Милая Кэт!
     Вместе с этими записками Анри Ландаля посылаю тебе еще и продолжение рассказа Элли.
     Теперь будет что читать тебе, так же как и мне, было что писать.
     Ну, а обо всем прочем напишу тебе в следующем письме.
     Сейчас запечатаю письмо, отдам Дику и пойду провожать его через сад. Там в нашем укромном уголке мы немного задержимся... Вчера я его не видела, ну, и... ты же понимаешь... Я как-то физически хочу чувствовать его горячие пальцы у себя в трусиках... И хочется потрогать у него. А сначала, я немного его подразню! Ох, милая Кэт! У меня там уже мокро...
     Потом, в следующем письме больше об этом.
     Твоя Мэг.

     Удар кинжала.
     (Продолжение рассказа Элли).

     Как сквозь сон помню какие-то длинные переходы, повороты, лестницы. И, наконец, темное, сырое подземелье. Проскрипела тяжелая, железная, на ржавых петлях дверь и я очутилась в мрачной камере без окон, освещенной тусклой, запыленной лампочкой, подвешенной к потолку и забранной решеткой. Кроме голого, деревянного топчана в камере не было ничего. "Вот и конец" - подумала я. - "И все... и все... и все..." - эти слова стучали у меня в голове как молоток. Что же мне делать: лечь на топчан и наивно ждать конца. Было ясно, что Хаяси живой меня не выпустит и всеми силами попытается узнать содержание записки. Сказать?... Нет! Это значит предать отца, Рэда, себя. Что с Рэдом? Хаяси постарается отомстить ему. Убьет? Нет, пожалуй, побоится. Что же делать? Мысли, одна беспорядочней другой, метались у меня в голове. Противная дрожь била меня. "Надо успокоиться и взять себя в руки. Рэд умный. Он что-нибудь придумает." При мысли о Рэде мне стало легче. "Ничего, как-нибудь о